Школьный сад — это вообще отдельная песня. Это место было одновременно притягательным, романтичным, героическим и опасным. И, что самое интересное, поначалу сад даже охранялся. Там имелся самый настоящий сторож, тот самый, который с «ружжом и с солью». Я, будучи мелким, сам видел какого-то старичка-пенсионера с винтовкой за спиной (скорей всего «воздушкой»), который через забор переругивался с нашими старшими пацанами.
Потом сторожить перестали, урожай срывали до того, как он успел созреть, так что, как плодоовощное хозяйство школьный сад захирел. Но зато часто использовался для всяких тайных дел. Среди зеленого массива деревьев и кустарников, теперь можно было скрываться, прятаться, заниматься всякими запрещенными вещами, типа курить, выпивать и играть в азартные игры, но также легко можно было нарваться на неприятности.
Ну а чисто на западе, прямо за сарайками и 23-м домом начиналась «Колхозка» — застроенный частными домами огромный массив Колхозного поселка. Он располагался и за школой, и за баней, и только берег реки Миасс был ему естественной границей на юге. А на север он перетекал за проспект Победы и тянулся до улицы Каховского, ныне Комсомольского проспекта. Еще дальше на запад, с улицы Аэродромной, ныне Косарева начинался уже Аэродромный поселок. Но тогда для нас они были неразличимы с Колхозным и потому сливались в одно большое море частного сектора под названием «Колхозка».
Менталитет у ребятишек Колхозного поселка заметно отличался от нашего. У них у каждого был «свой двор» в несколько соток, и только за высоким забором находилась общая улица. У нас же личными были только наши квартиры, а у кого и просто комната в коммуналке, и общее начиналось сразу за их порогом. Общими для нас были и двор, и подъезд, и лестничная площадка, а для некоторых даже и кухня с ванной и санузлом.
Мы редко сидели по домам, и много гуляли на улице в общем дворе, собираясь иногда в большие команды. Их же дети тоже общались с соседскими ребятишками, но сроду не помню, чтобы в их играх видел более пяти человек сразу. Так что мы росли чуть больше коллективистами, а они все чаще индивидуалистами.
В те давние времена жизнь на «колхозке» была почти деревенской. Практически в каждом дворе было по собаке. Многие жители содержали скот, начиная с коз и свиней и вплоть до коров с лошадьми. Иные имели гужевой транспорт, а по улицам поселка гордо бродили стаи кур и даже гусей.
Чуть не треть населения Колхозного поселка были татары и их непривычные азиатские лица, поначалу в детстве внушали мне если не страх, то тревогу: «Это чужой, может быть опасен»! Иногда эти ожидания неприятностей сбывались. Но в отличие от «шанхайцев», колхозненские хулиганы (а пацанов с криминальными наклонностями там тоже хватало) — крайне редко сбивались в большие банды, и я не помню ни одного случая, чтобы они пытались наезжать на парней с наших дворов. Наоборот, после совместного обучения в 9-й школе, многие наши пацаны легко находили с ними общий язык и начинали дружить. Большинство школьных друзей моего старшего брата Юрия жили и воспитывались на Колхозном поселке.
Вот такая у нас была окружающая среда.
Часть 2. «За детство счастливое наше спасибо…»
Глава 1. Первые воспоминания
Первые мои воспоминания связаны с яслями. Следовательно, я помню себя где-то с двух-трех лет. Воспоминаний три.
Первое — меня оставили в яслях в ночной группе. Как я выяснил у матери позднее, связано это было с тем, что мой брат — двойняшка Леша подцепил какую-то детскую инфекцию, и, чтобы я не составил ему компанию, в целях изоляции от больного, меня не взяли домой. И вот лежу я весь одинокий на раскладушечке… Почему одинокий? Потому что в стороне от всех остальных ребят. Им раскладушки поставили как обычно в центре группы (так называлась комната, в которой дети проводили свое основное время: и спали, и ели, и играли), а мне, как внеплановому и вдобавок брату инфекционного больного, — чуть в стороне возле рабочего помещения нянечки. Оно отделено от группы деревянной перегородкой с окошками под потолком. Возле этой перегородки я и лежу. В нашей комнате свет выключен, а вот в хозяйстве нянечки горит какая-то лампа, непогашенная видимо специально. Через матовое стекло перегородки ее рассеянный свет частично падает в залу и создает полумрак, в котором видно лежащих детей. Все ребятишки уже спят, поскольку тихо-тихо, и никто не отвлекает меня. Я смотрю на это освещенное стекло, мне абсолютно не страшно и я думаю: «Мама скажет братику Вове купить эту штуку мне, Володя пойдет в магазин и купит мне это».