— Это точно был Андрей? — подалась вперед Рощина.
— Конечно, — вздохнул тяжко скульптор. — Мне надо было поверить в свои силы, не бояться, не суетиться. В творчество и любви побеждают смелые. В творчестве я иду вперед, а с бабами, почему-то, теряюсь. Почему, а?
Поборница трезвого образа жизни, Рощина, подумала: пить надо меньше. Но промолчала.
— Знаете, как я жалею, что упустил ту барышню?
— Не знаю.
— Когда судьба дарит художнику такой шанс, все его проблемы уходят. И мужские и творческие. Наступает золотой век: все ладится, спорится. Деньги и успех сами плывут в руки. На сердце радость, голова ясная, хочется работать и любить.
— Все мужские проблемы уходят? — переспросила Валентина Петровна, подразумевая брата. Она не подумала, что неловкой фразой заденет собеседника. Сосед неожиданно счел нужным обидеться и, буркнув: «Злая вы, Валентина, женщина», махнув рукой, не прощаясь, вернулся в дом.
Валентина Петровна проводила насмешливым взглядом понурую фигуру, еще раз оценивающе примерилась к лицу богини. Брови, губы, нос, даже разворот головы — все напоминало Татьяну. Инородно выглядела только чувственная гримаса. Впрочем, через несколько минут, мнение пришлось изменить.
Дверь в доме Андрея была открыта. Валентина заглянула в кабинет, на кухню, в гостиную. Никого.
— Аа-аа… — донеслось невнятное бормотание из Таниной комнаты.
Валентина вздрогнула. Вчера вечером, собираясь к Тане, Андрей был взвинчен и раздражен. Хотелось, верить, что за прошедшие сутки брат не наделал глупостей.
— Аа-а… — бормотание переросло в продолжительный стон. Валентина Петровна сделала несколько шагов и замерла перед распахнутой дверью. То, что она увидела, не предназначалось посторонним.
Сплетенные страстью обнаженные тела женщины и мужчины, финал сексуального действа.
— Аа-аа… — Танино запрокинутое лицо передернула судорога, рот раскрылся в немом крике, руки сжались в кулаки. Через мгновение оборвались ритмичные движения Андреевых бедер, окаменела мокрая от пота спина, напряженные мускулы, упирающихся в кровать рук, выгнулись дугой, подбородок взмыл ввысь.
Валентина на цыпочках засеменила по коридору.
— Все равно я тебе не верю, — полетела вдогонку фраза. В спальне продолжился прерванный разговор. — Я вообще женщинам не верю. — объявил Андрей. — Хищное лживое племя. Имя вам — корысть и обман. Все кто появлялся в моей жизни, интересовались не мной, а моими деньгами. Они хотели замуж за писателя и его счет в банке. И ты такая же! Или скажешь, нет?
«Она очень сглупит, если начнет убеждать его в своей порядочности», — Валентина невольно прислушалась.
— Бедненький, — сказала Таня. За этим раздался звонкий звук поцелуя.
— Я говорю совершенно серьезно, — в голосе Андрея звучали детские обиженные ноты.
— Все люди разные, и хотят разного, — примиряюще произнесла Татьяна.
— Ты не о всех, ты о себе скажи. Что тебе от мужчины надо.
Сексуальный марафон сделал откровенным только Андрея. Таня легко ушла от вопроса.
— Счастья. А тебе?
— Мне нужно от женщины взаимопонимание, нежность и обожание.
— Обожание? — удивилась Татьяна.
— Да. Обожание.
В ответ пролилось задумчивое молчание. Таня примеряла к себе непривычное слово.
— Это очень много, — вынесла вердикт и добавила: — даже взаимопонимание это очень и очень много. А обожание — это вообще экстрим какой-то. Обожать можно детей, но не мужчину. Мужчины для этакого чувства слишком приземленные создания.
— Ты судишь о мужчинах, по своему бывшему супругу. А минуту назад утверждала, что все люди разные.
— Генка не всегда был подонком. Если бы он не пил и хоть немного любил детей, с ним можно было бы жить.
— Как можно не любить собственных детей? — удивился в свою очередь Андрей. И спохватился: — Прости, мы условились, о детях ни слова.
— Да, когда идешь на аборт, о детях говорить не стоит.