«Я давно не смотрел на звездное небо», заговорил он. Он выглядел уставшем, лицо и одежда были покрыты следами крови, но впервые за долго время, он почувствовал, что сделал что-то не зря, что он подошел к истине, которая таилась за его жестокими поступками.
Женя молчала, и лишь приоткрыла глаза, чтобы взглянуть на небо. «Скажи мне, он делал это?», Алекс сглотнул и слеза скатилась по его лицу, «Он касался ее?». Он не мог смотреть на Евгению, так как боялся, что услышав ответ не выдержит, и бросится на нее, не сумев скрыть свой гнев. В этот момент он таки сильно сжал руки, лежащие на согнутых коленях, что на ладошках отпечатался след от ногтей.
«Нет», еле вымолвила Евгения, голосом, скорее похожим на хрип. В ее голове звучала боль и горечь. Со стороны Алекса послышался тяжелый выдох облегчения. «Алекс», сказала она и повернула голову в его сторону, и не дожидаясь реакции продолжила, «Мне очень жаль, что я не смогла быть рядом, когда ее не стало». Алекс, все еще смотрящий в небо, медленно кивнул и закрыл глаза.
«Она любила смотреть в ночное небо», тихо сказала Женя. «Ночь, летняя ночь и теплый ветер, это все, что нужно было ей для счастья. Она называла легкий ветерок пледом, которым окутывает тебя природа, когда ты уделяешь ей время и молча наслаждаешься её красотой. Она считала это благодарностью небес».
«И не любила лужи и дожди», вдруг продолжил Алекс, и на его лице возникла легкая улыбка. «Такую погоду как сегодня она могла перенести только наблюдая за ней из окна, укутавшись в свой большой халат и получив порцию горячего какао».
«А со мной она пила сладкий чай», с улыбкой на лице произнесла Женя.
«Это потому что ты не умеешь готовить какао!», воскликнул Алекс, открыл глаза и засмеялся. «Она рассказывала как однажды, когда вам было лет по 14, ты подогревала молоко и сожгла кастрюлю», увлеченно пояснял Алекс, совершенно не замечая, как радостно смеется и жестикулирует руками.
«Да, было и такое!», вдруг смущенно произнесла Женя, улыбнулась, наклонившись вперед, но тут же вспомнила ночные похождения отчима, пьяную мать и пустой холодильник и откинулась снова назад, сменив улыбку унынием и тревогой.
«Он заслужил это», произнес Алекс, поняв, на какую мысль натолкнул Женю его рассказ.
«Да, но мы не заслужили», тихо произнесла она и взглянула на Алекса. Он также обернулся на нее, его брови сморщились, уголки губ напряглись, и глаза были четко направлены на Женю.
«Скажи мне, почему так?», резко спросила Женя, «почему некоторым суждено страдать, а такие как эта скотина», она быстро кивнула в сторону дома, «продолжают жить и ломать жизни других?»
Алекс не знал, что ей ответить, он и сам задавался этим вопросом много раз. Он отвел взгляд и и посмотрел на большое дерево, которое было перед домом, по другую сторону дороги. Большие ветки склонялись и шумели под напором ветра, словно пытаясь что-то до них донести.
«Мы ушли из дома, когда мне было 18», продолжила Женя, склонив голову назад, и скорее взывая к небу, чем к своему собеседнику, «мать умерла через два года. После их очередной пьянки она вышла на балкон и выпала, не контролируя себя из-за большого содержания алкоголя в крови. Так сказали в милиции», хмыкнула Женя, «бред, моя жизнь похожа на бред. Как будто я писала черновик, чтобы переписать лучший вариант на чистовик в ее тетрадь. Я хотела ей лучшей жизни, понимаешь?», она вдруг резко посмотрела на Алекса, и он обернувшись увидел в ее глазах такую боль, которую мог понять только тот, кто пережил такую же потерю. Такую же боль он видел в своих глазах на протяжении всех этих месяцев, когда с похмелья вставал с постели и шел в ванную, чтобы снова посмотреть в отражении зеркала в глаза, налитые кровью и пропитанные пустотой, наполняющей его до краев. Эту боль он увидел сейчас в обличии человека напротив, где словно комок горя, обид и потерь притаились за маской человеческой натуры. Они больше не люди, они не существуют, они застряли где-то «между». Словно кто-то занес над ними топор, острие лезвия приближается все ближе, а они, стоя на плахе, смотрят в толпу и пытаются понять, что они сделали не так, а в ответ видят только звериные взгляды и разъяренный рёв безразличия.
«Ты думаешь я не заботилась о ней только потому, что ты не видел меня никогда рядом», рассказывала Евгения, снова обратившись к небу, «на самом деле я своим отсутствием лишала ее необходимости день за днем видеть в моем лице все страдания и страхи прошлого и дать ей возможность жить иначе, по-новому», она как-то горестно захохотала и укрыла лицо ладонями. «Мне больше незачем жить», Евгения словно поставила для себя этими словами точку и повторила снова, «незачем жить», скорее для себя, чем для Алекса.