Где-то в глубине души он понимал, что ненавидит в том числе себя, за то что не смог дать ей отпор, не настоял на своем, дал ей возможность управлять своей жизнью. Но думать об этом было поздно, поэтому он оплатил сиделку для своей матери, а сам пошел прожигать свою жизнь, пытаясь понять, к чему привел его полный отказ от себя как отдельной личности. Сидя за барной стойкой с очередной потаскушкой на ночь, он пытался излить свою душу, а вернее то, что от нее осталось за очередной порцией виски. «Знаешь», говорил он, поглядывая на глубокое декольте и губы красного оттенка, «никто не научил ценить меня эту жизнь», произносил он томным голосом полным боли и отчаяния, а сам мысленно планировал в какой позе будет ее иметь в номере, который он заранее снял в этой паршивой гостинице на выезде из города. Женщины любили такие разговоры, они любили жалеть, приголубить, обогреть, и зачастую отдавались после такой короткой беседы в кровати без лишних вопросов. Если они и не были способны излечить его душу, они пытались хотя бы отдать ему все тепло своих разгоряченных тел. Будучи домашними курочками-наседками по природе, они, выращенные в тепличных условиях, яркие, гордые, своенравные, с безлимитными карточками своих отцов и нарядами от Dolce&Gabbana не понимали, что значило работать по сорок часов в неделю, читать по сто страниц текста в день, и при этом успевать держать себя в форме, чтобы и дальше привлекать клиентов и просто не сойти с ума. Им было чуждо ощущение тревоги и одиночества, когда очередной работодатель отказывал тебе, а на счету оставалось сорок евро и надо было как-то прожить и не предать мечты своей матери о том, что ее сынок станет успешным выпускником и лучшим в своем деле. Они не могли связать даже пары слов на русском, не говоря уже о французском или английском, но сидели с такими важными лицами в элитных барах и ресторанах, потягивая своими накаченными губами очередной коктейль и поправляя свой отточенный макияж.
Его мать была такой же. У нее не было элитных нарядов или стройной фигуры, но было много амбиций и мало возможностей. Вот она, человеческая натура на ярком примере, умение отрицать свою ничтожность и завысить свои старания, чтобы казаться всемогущим и недолюбленным.
Женщины были для Алекса лишь средством расслабить тело и ненадолго побыть в роли любимого щенка хаски, желанного, дорогого и недоступного. Когда он встретил Марика, система внезапно дала сбой. Она сразу показалось Алексу нетипичным представителем класса «женских хищниц». Ее улыбка была лучезарной и открытой, она завлекала. Он никогда не встречал еще таких простых и лучезарных девушек. Ее рыжая копна волос, зеленые глаза и ямочки на щеках покоряли с первого взгляда. Ее смех отдавал теплом, лицо пахло свежестью и молодостью. Она никогда не красилась, не носила туфли на высоких каблуках, не любила дорогие салоны одежды. Она могла расстроиться из-за подаренного букета роз, и обрадоваться принесенному кактусу в горшке. Она была не из тех, кто покупает питомцев, но могла принести с собой маленькое грязное существо с улицы, которое по пути с работы домой покорило ее сердце жалобным мяуканьем или тихим лаем из под проходящих около дороги теплотруб. Алекса покорила такая детская непринужденность. Их первое свидание прошло в тире, и закончилось прогулкой до утра, а на третий день знакомства они уже не отходили друг от друга ни на секунду. Когда он увидел в каких условиях она живет и услышал ее историю о сестре, брошенном доме и зарплате в пару тысяч за короткие очерки в газету, он тут же предложил ей переехать к нему и бросить работу. Но она наотрез отказалась, заявив, что не хочет зависеть от мужчины.