С этих пор он приходил почти каждую ночь. Два года подряд пока они еще жили в их доме. Марина спала в те ночи на кухне на полу, а Евгения молча сносила все трудности и никогда никому не сказала ни слова. Она понимала, что защитить Марика может только она. Каждую ночь она, после того как он закончив свои дела уходил, бежала в ванну и сидела там часами, пытаясь оттереть следы его прикосновений, запах и остатки его спермы. Иногда она затирала себя щеткой до крови. Ей казалось, что все это закрадывается ей под кожу и навсегда останется с нею, внутри нее, станет частью ее плоти. Марик никогда не поднимала эту тему. Она только взглядом показывала свою благодарность и иногда приходила к ней в ванну и помогала отмыться, накрывала покрывалом и гладила по волосам, пока та не уснет, лежа с ней в одной кровати. В 18 лет Женя смогла заработать на съемную квартиру и забрала свою сестру из этого дома. Больше они никогда не виделись ни с теткой ни с ее мужем. Со временем раны зажили, а Евгения стала проще относиться ко всему, что связано с мужчинами. Иногда она даже была благодарна ему за то, что лишил ее юношеских иллюзий и научил быть иной, пользоваться тем, что ей дала природа. Но даже сейчас, спустя 7 лет, ей иногда снились кошмары с этой комнатой и ночными мучениями.
Он не знал ничего из их прошлой жизни. Он не знал, что Марик жила за ее счет, что квартиру ей оплачивала Евгения, что писала она отвратительно и это Женя давала деньги журналу, чтобы те печатали ее статьи. Она всю жизнь оберегала свою младшую сестру как могла, грязными деньгами, пахнущими кровью и развратом, но только так она могла ее защитить. Она вынуждена была отдаваться мужчинам, чтобы прожить, чтобы вытащить хотя бы сестру из этой грязи. И теперь она, очерненная и падшая для всех женщина должна была терпеть его насмешки и угрозы, упреки того, кто ворвался в их жизнь отобрал у нее то единственное, чем она дорожила. Она со страхом осознавала то, что рада в какой-то степени смерти своей сестры, так как видеть ее отстраненную, в объятиях мужчины и корящую ее, ту что оберегала ее все эти годы, было больно. Марик больше не была ее единственной, она больше не была тем светлым лучиком в ее жизни, за который она всегда держалась, она дарила свой свет другому человеку. Марик больше не была ее собственностью и тем потаенным источником надежды, который она скрывала от всех все эти годы.
*************
- Я не смогла. – Выдавила она из себя через минуты сопения и всхлипывания. Я не смогла видеть ее такой….Я хотела сохранить в себе ее живой, радостной, смеющейся и улыбающейся мне. Мне! Только мне! Когда ты еще не появился в нашей жизни!
Он обернулся. Она все еще сидела на полу, подобрав ноги под себя и таращась на него своими большими синими детскими глазами, полными слез. Он осознал, почему она так нагло общалась с ним и почему так редко приходила к ним, когда он был там. Она ревновала его сестру к нему и корила его за то, что случилось. Но он не отрицал этого, это он виноват. Он и только он не защитил ее, дал ей уйти. И теперь вынужден гнаться за ее призраками в толпе. Он молча затушил сигарету, взял со стеклянного запачканного едой и окурками стеклянного столика бутылку виски и бокал, черный от потушенных об него сигарет и с остатками алкоголя на дне и вылил туда остатки виски. Он протянул стакан Жене, и она одобрительно кивнув, осушила его. Говорить или объяснять что-то было нечего и незачем. Они прекрасно понимали все, и слова тут были лишними. Он присел на диван, покрытый горой нестиранной одежды и пледами, в которые он обычно закутывался после выпитой бутылки виски, и уставился на стену. Она так и сидела на полу, прислонившись к дивану с другой стороны.
- Мне некуда идти. Я хотела остаться здесь.
- Что, очередной хахаль выставил тебя из дома? – ухмыльнулся он. Он понимал, что ей сейчас не до сарказма и, что уколол ее больно и неожиданно, но не смог сдержаться. Его глаза сверкали злобой и ненавистью к миру. Она подошла и села на диван рядом с ним.
- Мне больше незачем так жить, – сказала она, и он понял, что она имеет ввиду. Марика не стало, и ей больше некого было оберегать и ради кого-то стремиться быть лучше. Как и ему впрочем.
- Оставайся, если мы и убьем друг друга, то это, возможно, будет даже лучший исход.
Они так и сидели весь вечер, молча. Он нервно курил а она, прислонившись к стенке дивана, посапывала, уткнувшись в его поношенную рубашку, валявшуюся на диване среди кучи несущего сигаретным дымом и выпивкой белья.