Рассказ о «великом царе Вахтанге Горгасаре» — единственный, в котором ощущается субъективная направленность,, столь характерная для ЖВГ. И вместе с тем вопрос о связи этой короткой справки о Вахтанге с посвященным ему обширным жизнеописанием, на наш взгляд, до сих пор является неясным. О зависимости автора «Обращения Картли» от биографа Вахтанга говорить, очевидно, не стоит по хронологическим соображениям. Использование же «Обращения Картли» в качестве хотя бы до исходного момента автором ЖВГ также сомнительно, так как в последнем произведении имеется целый ряд надежно контролируемых иноземными источниками фактов и настолько важных, что автор «Обращения Картли» не мог не обратить на них внимания. На наш взгляд, допустима лишь хорошо известная в истории летописания различных письменных культур средневековья самостоятельная трактовка общеизвестных разным авторам фактов или зависимость каждого из них от не дошедшего до нас третьего источника — протографа[77].
Особое место в сочинении Джуаншера Джуаншериани отведено притчам. Их роль в ЖВГ — не в одной лишь характеристике эстетического кругозора Джуаншера-писателя, хотя и это обстоятельство не лишено смысла. Не случайно, что вплетение притч в текстуру ЖВГ было одним из доводов для оценки этого произведения как преимущественно художественного. Притчи подчеркивают главным образом религиозно-моралистический характер значительной части труда Джуаншера и являются как бы подспорьем в аргументации, » них отражена злободневность религиозно-политических проблем эпохи правления Вахтанга Горгасала (на которых в основном и акцентировано внимание в справке о Вахтанге в «Обращении Картли»), а особое внимание к ним Джуаншера свидетельствует об их актуальности даже в XI в. В притчах получило свое логическое завершение основное звено в развитии образа Вахтанга Горгасала, запрограммированное в его жизнеописании — его провиденциальное значение.
Еще М. Г. Джанашвили считал источником джуаншеровских притч грузинскую версию древнеиндийского эпоса «Панчататра» «Калила и Димна»[78]. Однако это мнение не получило признания из-за отсутствия сколько-нибудь убедительных соответствий. К. С. Кекелидзе высказался в том смысле, что для своих притч Джуаншер использовал известную в средние века басенную антологию (точнее — «рассказы о животных») под названием «Физиолог»[79]. Однако и в последнем также нет прямых аналогий к назидательным экскурсам Джуаншера Джуаншериани.
Современная исследовательница средневекового грузинского басенного наследия Л. Кекелидзе считает, что притчи Джуаншера генетически восходят к сюжетной основе басни «о Вороне» из «Калилы и Димны», но ближе стоят к их обработке в грузинской версии персидского романа «Вис и Рамин» — «Висрамиани»[80].
Хотя джуаншеровские притчи представлены в оригинальном исполнении, их связь с какими-либо источниками вполне вероятна. В этом отношении налицо такая характерная черта, как аллегорическое воплощение персонажей в образах хищных птиц (это одна из особенностей именно «Физиолога»), поэтому есть основания утверждать, что Джуаншер создавал свои притчи не без творческой ориентации на установившиеся и широко известные в древности образцы. Так, притча о неблагодарном ястребе, съевшем свою благодетельную спасительницу ворону, можно считать ничем иным, как вариацией на мотивы известной в мировой литературе басни о неблагодарном волке, обманувшем выручившего его журавля[81].
Источниковое значение джуаншеровских иносказаний, как выясняется, связанных с традициями местного и международного басенного творчества древности и средневековья, заключается в отражении острых идеологических противоречий, в обстановке которых приходилось христианству прокладывать себе путь на всем Востоке, в том числе и в Грузии[82]. Джуаншер заострил идею бродячих сюжетом использованных, точнее — пересочиненных им басен, драматизировал их соответственно с нуждами своей эпохи и теми представлениями, которые он имел об эпохе описываемой.
77
Еще И. А. Джавахишвили заметил, что автор ЖВГ мог пользоваться источником, лишь похожим на «Обращение Картли» (ДГИЛ, с. 194).
78
М. Г. Джанашвили Одописцы царицы Тамар. — Газ. «Трибуна». Тбилиси, 1923 (на груз. яз.).
79
К. С. Кекелидзе. Указ соч., с. 200 Аналогичного мнения придерживается и современный грузинский литературовед М. А. Тодуа (см. его: Орбелиановская версия «Килилы и Димны». Тбилиси, 1976, с. 79— W и сл.; на груз. яз.). В своих сопоставлениях мы пользовались: Физиолог. Армяно-грузинский извод. Грузинский и армянский тексты исследовал, издал и перевел Н. Я. Марр. СПб, 1904; Василий Кесарииский. Физиолог (древнегрузинский текст). — Шатбердский сборник X века, с. 175—190. См также: П. И. Ингороква. Краткий обзор, с. 312.
80
Л. Кекелидзе. Басни в древнегрузинской литературе. — В кн.: Вопросы древнегрузинской литературы и руствелологии, т. VII—VIII. Тбилиси, 1976, с 54—66 (на груз. яз.).
81
О цикле басен на данный мотив см: М. Л. Гаспаров. Античная литературная басня. М., 19/1, с. 147.
82
См.: З. Н. Алексидзе. Кирион — Картлийский католикос. — В кн.: Книга посланий Армянский текст с (грузинским) переводом, исследованием и комментариями издал З. Н. Алексидзе. Тбилиси, 1968, с. 184—185, Л. Кекелидзе. Указ соч., с. 57—58.