И священник Петр явил крест, и говорил царь: «Стань пред лицом вражеским и воинами нашими и вели всем — «Поклонитесь кресту /174/ и одолеем врагов», — а тех, кто не поклонится — умертвите. И повелел Деметру — эриставу своему, и спаспету Джуаншеру следовать за крестом. И прозвучал мощный призыв глашатая: «Не поклонившийся кресту — да умри!». И подходили все воины и поклонялись и становились пред крестом. И Борзо[271] — царь Моваканский — сказал: «Не отрекусь я от огня палящего и не поклонюсь древу трухлявому, разукрашенному золотом и драгоценными каменьями[272]». Сразил его спаспет Джуаншер, и пал он трупом. Отныне никто не дерзал порочить крест, и клятвенно заверяли воины царя Вахтанга: «Ежели вспомоществует нам крест, то не знать нам бога иного, опричь Распятого». И спешился царь и поклонился ему, а заодно с ним все ополчение его. И говорил царь: «Владыко господи, яви мощь твою сему люду твоему неверному, дабы приобщить его к вере уповающих на тебя; пусть и падшие они, но остались жить, и живые твои чрез жизнь твою суть мощны». А те войска греческие явились, словно молнии. И Поликарпос, подобно волку, вывалявшемуся в крови, и словно лев разъяренный рычал и посрамлял воинов этих. Но царь сказал: «Есть ли среди вас воин, готовый схватиться с ним и стать равноцарственным мне?». Прошелся глашатай дважды, но никто не посмел отозваться на эти слова.
Тогда говорил Вахтанг: «Не своей силой велик человек, но мощью, ниспосылаемой ему господом. И уповая на мощь твою, я, подобно Давиду, выступлю со знаменем /175/ креста; дай мне силу, как Давиду против Голиафа, ибо и этот явился для унижения и посрамления креста твоего; когда он узрел крест, воздвигнутый в помощь нам, он не бежал прочь, но в уповании на силу свою вступил с ним в единоборство». И сказал: «Воззри, господи, на возгордившихся и посрами их; затем вождь страждущих и спаси их. Этого я считаю недостойным, и не боязно мне, ибо данная тобою сила велика, ею я и одолею, но робею я пред тобою и потому услышь глас смиренного и пособи мне».
Обнажил меч, коснулся им креста и пред выстроившимися воинами сказал: «Лев быку не чета[273], ибо я — царь, ты же — холоп, однако я готов сложить смиренно голову за народ, дабы уверовал он в силу креста». И пошел на него Поликарпос. Вахтанг ступал ему навстречу степенно и уверенно. Выстроенные по обе стороны воины возопили голосами устрашающими и был вопль их подобен раскатам грома, от которого сотрясалась земля. И грянул Поликарпос по щиту Вахтанга, скроенному из шкуры дракона, и вонзил в него на локоть копье, а толщина копья равнялась человеческой руке. И оставив щит на копье, царь сошелся лицом к лицу (с Поликарпосом) и поразил его мечом по шлему и раскроил ему голову и рассек до плеча. И протянув руку, поднял половину головы его, положил ее пред крестом и сказал: «Такова будет участь всякого, отступившего от тебя».
И нагрянули воины Вахтанговы на воинов греческих и обратили вспять, и, /176/ разделившись на отряды, потеснили их к берегу моря. И никто из них не спасся, кроме тех, кто успел выйти в море и бежать на судах[274]. В тот день пало из воинов Вахтанговых сорок три тысячи, а воинов греческих погибло семьдесят две тысячи да полонили сто двадцать пять тысяч.
Когда же возвратились воины Вахтанговы и пришли к праху Вараз-Бакура — брата матери Вахтанга — предались трауру, умастили его алоэ и смирной и отправили в Барду.
А царь Вахтанг созвал свое воинство и велел привести всех пленников. И привели их до единого: было их общим, числом — мужчин и женщин — семьсот восемьдесят тысяч. И отправили их всех к кесарю в сопровождении своих эриставов Насре и Адарнасе. И начертал письмо, а именно: «Непостижна мудрость божия; ум и волю людскую побеждает воля господня. Ведомо мне, что не было твоего благоволения в деле, которое натворил Поликарпос, равно как не было и благожелания моего в поступке брата матери моей и потому) обоих сил злонамеренных зло и отловило. Потому-то и сделал господь так, чтобы этих новообращенных ввести во страх пред верой его, и как блудным детям своим сотворил дело радостное. Вы же первородцы божий и во веки пребудете ими. Ныне скорбь мою о брате матери моей я утешил, отметил убийцам сына сестры вашей. Вас же я утешаю теми семьюстами восемьдесятью тысячами воинов, коих спас господь. И ежели соблаговолишь встретиться со мною — поспеши, а ежели нет — уладь /177/ дела наши через послов, а нам тягостно пребывание здесь из-за разора страны этой».
271
Борзо — данное имя в древнегрузинской литературе встречается дважды. Первый раз — в агиографическом сочинении «Мученичество св. Евстафия Мцхетского» (ок. 70-х гг. VI в.) и носит его охристианившийся перс (Кубанейшвили. Хрестоматия, I, с. 46). Имя грузинизовано и восходит к burz «высокий» и свидетельствует о длительном его бытовании в среде грузин (М. К. Андроникашвили. Очерки.., I, с. 452). Термин «царь» желе Борзо — царь Моваканский», — в данном случае имеет синонимическое значение и ближе всего стоит к пониманию его в смысле «государь», «владетель» и свидетельствует о многозначности термина
272
В оригинале антраки, восходит к греческому anthrakos (Абуладзе. Словарь, с. 7). В русском переводе Книги Притчей Соломона (8,11) соответствует слову «жемчуг».
273
В древнегрузинской литературе, как известно, обильно встречаются реминисценции мотивов, образов и прямые ссылки на образцы древнегреческой (как и античной вообще) литературы (см. М Д Лордкипанидзе. К вопросу об использовании античных и византийских письменных источников в грузинской историографии. — Историко-филологические разыскания, т. I, Тбилиси, 1980, с. 150 и сл.), В данном случае мы считаем, что сентенция «Лев быку не чета» восходит к древнеримскому «Что положено Юпитеру, то не положено быку» — “Quod licet Yovi, non licet bovi".
274
В научной литературе считалось почти необъяснимым такой факт, как стремительное развитие мореходства у турок-османов. В.В. Бартольд (Ислам и Черное море». — Соч., т. VI, М., 1966, с. 661) в. этой связи писал: «Заслуживает быть отмеченным, с какой быстротой и совершенством такой континентальный народ, как турки, освоился с морем. У арабов Северной Африки турки считались по преимуществу мореплавателями; султан Марокко называл турецкого султана в насмешку «рыбьим царем». Как далеко доходили морские набеги турков, свидетельствует опустошение ими острова Исландии в 1627 г. Вообще морское пиратство так называемых берберских государств было организовано не арабами или берберами, а турками». К сожалению, вплоть до последнего времени никто не обращал внимания на тот факт, что «турецкими мореплавателями» выступали преимущественно прибрежные племена южного и юго-восточного Причерноморья и прежде всего лазско-чанские и абхазские племена, что было отмечено еще самим турецким историком и географом XVII в. Эвлия Челеби (Эвлия Челеби. Книга путешествий, вып. 3. М., 1983, с. 40, 42 и др.). Прибрежные области южного Причерноморья Византийской империи были населены не столько греческим, сколь лазско-чанским населением. Не случайно, что константинопольские автократоры именовали трапезунтских императоров «лазскими царями» (Михаил Панарет. Трапезутская хроника. М., 1905, изд. Ал. С. Хаханова; В. А. Гордлевский, Избр. соч., т I, М., 1960, с. 56 и др.; Т. Н. Берадзе. Мореплавание в древней Грузии).