Освободившись после операции, он поздоровался сомной, будто мы виделись только вчера: «Здравствуйте, сосед !» заговорил было он тем же скрипучим скучным голосом на вечную тему о Тверской-Ямской, но сам себя оборвал на середине слова и сказал :
— Вот и поедем. Тут не так далеко - километров триста. Я ведь не был у него с самой войны.
Выехали мы ранним утром. Гришин вел машину быстро. Мы ехали молча, только в самом конце пути Гришин сказал о Курке :
— Он был неожесточенный. Незлобивый, неожесточенный, несмотря на все, что ему пришлось испытать.
Он помолчал и сказал еще:
— Да, знаете ли, мальчик, так и не ставший взрослым : не было на это времени.
Шел дождь. Мы ехали вдоль реки, вздувшейся от ливня свинцовой холодной водой. Переехав по мосту на ту, западную, сторону, машина остановилась. Крутым обрывом высился глинистый берег. Гришин шел впереди, поднимаясь по склону.
Неожиданно он шагнул в сторону и сдернул фуражку с седой головы. На выбитой в обрыве площадке виден был поросший травой холмик с фанерной дощечкой над ним.
Могильных холмиков на склоне было много. Они сникли под дождями и стали почти незаметны, ка:к бойцы, под огнем врага вжавшиеся в землю.
Темная, набухшая от дождя фанерная дощечка слиняла. Видны были только нарисованная чернильным карандашом пятиконечная звезда и неясные следы букв.
Гришин вытащил из кармана карандаш и старательно вывел :
«Младший лейтенант Василий Курка».
Дождевые потоки размывали написанное прямо под его рукой.
Дождь бил сильно и часто, как пулемет - только без перерывов, - по дощечке, где было написано :
«Младший лейтенант Василий Курка».
Болыше ничего.
1965-1970.