Но поначалу жизнь всколыхнулась так, что все стало мутно и совершенно непонятно.
Однажды мне позвонили. Бархатный мужской голос спросил:
— Здравствуйте, это Наташа?
У меня замерло сердце. Это он, тот самый художественный гений…
— Здравствуйте, это она… — спокойно ответила я.
— Дело в том… что мне порекомендовали вас как прекрасную натурщицу… Иван Всеволодович… декан…
Я молчала. Вдруг стало обидно, что меня, студентку, почти отличницу мехмата, а также «комсомолку, спортсменку, наконец, просто красавицу», как говорил товарищ Саахов, порекомендовали «как прекрасную натурщицу».
— Что-то не так? — интеллигентно переспросил незнакомый голос.
— А вы кто?
— Член Союза художников, только не смейтесь, Иван Андреевич…
— Крылов, что ли?
— Так точно… — засмеялся голос.
— Нет, правда?
— Собственной персоной. Я бы желал славы баснописца, но довольствуюсь лаврами провинциального живописца.
— Видела ваши выставочные плакаты. Мы еще с девчонками смеялись. И. А. Крылов — живописец. Это не псевдоним?
— Нет, с вашего позволения.
— А почему вы фамилию не поменяете?
— Насколько мне известно, подобное делают женщины, выходя замуж, — мягко ответил на мою дерзость голос.
— Какой у вас тариф? — спросила я деловито.
— А давайте мы с вами встретимся и все обсудим… Моя мастерская недалеко от вашего дома.
Меня распирало от любопытства, каков он, этот И. А. Крылов?
Мастерская находилась в огромной коммунальной квартире старинного дома на главной улице города. Я жила в отдельной квартире чуть-чуть поменьше на той же улице и понятия не имела, что существуют подобные трущобы. Пока мы дошли до нужной комнаты, пришлось миновать множество закоулков, пройти зигзагом, споткнуться о чужой велосипед и вообще — мне стало жутко. Куда меня опять несет?
Комната была средней величины, с выщербленным паркетом на полу, с грязно-серым потолком с обвалившейся лепниной. Обои были тоже не первой свежести, но их хотя бы завесили картинами… Заметила и несколько ню — «обнаженок», написанных, кажется, с одной и той же натуры. На самодельных деревянных полках лепились всяческие художественные предметы, в беспорядке лежали разнообразнейшие краски — в тюбиках, баночках, каких-то железячках. Кистей была тоже уйма… Посредине комнаты стоял мольберт. Меня смутил разложенный диван с постельными принадлежностями, я глянула на него вопросительно, и Иван Андреевич пояснил:
— Видите ли, дружочек, я здесь и живу с женой…
Вот те раз… Совсем не так представляла я себе жилище известного в городе художника. Как можно брать с него деньги, он же нищий… Мне стало не по себе. Сразу вспомнилось из выдолбленного почти наизусть «Золотого теленка»: «Между тем обитатели большой коммунальной квартиры номер три, в которой обитал Лоханкин, считались людьми своенравными и известны были всему дому частыми скандалами и тяжелыми склоками. Квартиру номер три прозвали даже Вороньей слободкой. Я не представляла, что на центральной улице большого областного города СССР существует подобная Воронья слободка. И хотя склок и скандалов было не слышно, однако номер квартиры был тоже три…
— Присаживайтесь, дружочек, вот в это кресло, — предложил художник. — Небольшой беспорядок. Но это не помешает работе.
Кресло жалостливо скрипнуло, лишь только я аккуратно присела на край.
— А вы знаете, настоящий-то Крылов был большой весельчак, — попытался замять неловкость художник. — Знаете? Однажды, когда он слушал в театре оперу, его соседом оказался какой-то меломан. Он притопывал в такт музыке, подпевал певцам, одним словом, мешал. «Безобразие!» — громко сказал Крылов. «Это вы мне?» — спросил сосед. «Ну как вы могли такое подумать! — ответил ему Крылов. — Это относится к тому господину на сцене, который мешает мне слушать вас».
— Смешно, — согласилась я. — Но, наверно, пойду… Я все-таки не натурщица, это так как-то все случилось… случайно.
— У каждой случайности есть своя цель, у каждого случая есть свой смысл… Никогда не задумывались? — тормозил меня художник.
— Ну… не знаю. Мало было случаев, чтобы выводить закон…
— Это да… молодость. Начинайте отсчет.
— Хорошо, — поднялась я со скрипучего кресла. — Вижу, у вас есть натурщица для обнаженки, а у меня совсем нет времени, диплом пишу. Простите за беспокойство.
— Да, для обнаженки, как вы выразились, позирует мне жена, моя муза… Знаете, у Ахматовой?
Когда я ночью жду ее прихода,