Индусские ортодоксальные мыслители и европейские индианисты могли сказать, — и они это говорили, — что такое предприятие не могло не быть сопряжено с риском изменить подлинный узор древних тысячелетних ковров. Но Вивекананда не считал, что это так; он, наоборот, утверждал, что таким образом он яснее выделит их мощные линии, прикрытые искажающими их вышивками, их первоначальную и глубокую сущность. Он много раз высказывался по этому поводу[122].
В сущности, для таких умов религия никогда не является установленной раз навсегда, в виде каких бы то ни было текстов, в каких бы то ни было формах. Она идет вперед. Если она остановится хотя на один момент, она умирает. Его универсалистский идеал всегда находится в движении. Он должен быть оплодотворен постоянным единством Востока и Запада, с тем, чтобы оба они не застыли на определенной доктрине и в определенной точке времени, а были живыми и шли вперед. Одна из задач Vedanta Society: следить за тем, чтобы путем постоянного взаимного обмена людьми и идеями кровообращение мысли было правильно и омывало все тело человечества…
VI. Встреча Индии с Европой
Под сухим и блестящим небом Нью-Йорка, в этой наэлектризованной атмосфере, на этой лихорадочно деятельной земле, дух действия Вивекананды горел подобно факелу. Он сжигал сам себя. Расход сил в мысли, в писаниях, в страстном слове серьезно отзывался на его здоровье. Когда он выходил из этой толпы, в которую вдыхал свой просветленный дух[123], он хотел бы "забиться в дальний угол и там умереть". Его столь короткая жизнь, уже подточенная болезнью, от которой он и погиб, была отмечена с тех пор раной от этих излишеств мысли. Он никогда не мог от этого оправиться[124]. Около этого времени он уже видел приближение смерти. Ему случалось говорить:
"Мой день кончен".
Но игра захватывала его снова, так же как героизм его миссии.
Можно было думать, что поездка в Европу развлечет его. Но куда бы он ни ехал, для него это всегда значило — расходовать себя. Он трижды побывал в Англии[125]: с 10 сентября по конец ноября 1895-го, с апреля по июль 1896-го, с октября по 16 ноября 1896 года.
Впечатление от Англии было у него еще глубже и еще неожиданнее, чем от Америки.
Конечно, ему не приходилось жаловаться на нее. Несмотря на враждебные выпады, на которые он мог натолкнуться, и на Ярмарку Тщеславия, от которой ему приходилось себя защищать, он нашел там самые нежные симпатии[126], самую самоотверженную помощь и землю, еще девственную, которую только и оставалось засеять.
Но с первых же шагов на Старом континенте он почувствовал совсем иное направление интеллекта. Здесь это уже не было жадное и варварское стремление молодого народа переоценить свою волю, которое заставляло его броситься на йогу, проповедовавшую энергию, — раджа-йогу, чтобы, искажая ее, требовать от нее детских, нездоровых, тайных рецептов для покорения мира. Здесь это была тысячелетняя работа ума, который, изучая Индию, шел прямо к тому, что было наиболее существенно и для адвайтиста Вивекананды, — к методам познания, к джнана-йоге, и который не нуждался в особых объяснениях и прохождении приготовительного класса для ее понимания, а судил со знанием и уверенностью.
Хотя в Соединенных Штатах Вивекананда встречался с некоторыми высокообразованными людьми, как профессор Райт, философ Вильям Джемс[127] и великий электрофизик Николай Тесла, проявившими к нему дружеский интерес[128], но они были в области индусского метафизического размышления по большей части учениками, которым предстояло еще все изучить, как и дипломированным философам Гарварда[129].
В Европе Вивекананде предстояло померяться с такими авторитетами индологии, как Макс Мюллер и Пауль Дейссен. Величие философской и филологической науки Запада открылось ему в своем терпеливом гении и своей неподкупной честности. Он был растроган ею до глубины души, и никто с такой любовью и почтением не отдал ей должное перед индийским народом, не знавшим ее, как и Вивекананда не знал до этих пор.
Открытие Англии потрясло его не только этим. Он шел сюда как враг. И он оказался покоренным. С самого возвращения в Индию он громко заявил об этом, со своей чудесной прямотой.
"Никто никогда не высаживался на берег Англии с большей ненавистью в сердце против целого народа, чем моя ненависть против англичан… Никто из вас не любит английский народ так, как я его люблю сейчас…"
122
Я могу прибавить, что, возвратившись в Индию, он вновь слишком живо почувствовал живую красоту мифов своего народа, чтобы пожертвовать ими ради заранее составленного плана крайнего упрощения, как он был, может быть, склонен в Америке, при соприкосновении с духом Запада. Задача с этого момента заключалась в том, чтобы, ни от чего не отказываясь, все примирить в гармонии.
123
Все свидетельства сходятся, говоря о чрезмерном напряжении Вивеканандой своих сил, которое на этих собраниях сообщалось публике, как электрический разряд. Некоторые слушатели уходили с них изнеможенными и были вынуждены отдыхать после них несколько дней, как от нервного потрясения. (Sister Christine говорит: "Его мощь подавляла многих"). Его называли "оратор-молния". Во время последнего пребывания в Америке он читал до семнадцати лекций в неделю и вел два раза в день частный курс. И притом здесь дело шло не об отвлеченных, приготовленных заранее чтениях. Каждая мысль была страстью, каждое слово было верой, каждая речь была бурной, как поток импровизаций.
124
Первые симптомы диабета, от которого он умер, не дожив до сорока лет, появились в годы его юности, когда ему было лет семнадцать — восемнадцать. В Индии он также страдал от многочисленных и сильных припадков малярии. Он чуть не умер от дифтерита, заразившись во время одного из странствий. В течение своего большого двухлетнего путешествия по Индии он злоупотреблял своими силами, совершал чрезмерно долгие переходы полунагой, плохо питаясь; несколько раз он падал в обморок от истощения. Ко всему этому прибавилось переутомление в Америке.
125
Он проехал через Париж в августе 1895 года, перед поездкой в Лондон. Но он бросил на него лишь беглый взгляд (посетил музеи, соборы, могилу Наполеона); и его преобладающим впечатлением было, что французы — народ изумительно одаренный в художественном отношении. Он увидел вновь Францию на более продолжительное время через пять лет, пробыв там с июля по декабрь 1900 года. Мы еще к этому вернемся.
126
Одним из наиболее тронувших его знаков внимания было то, что после одной его лекции в конце 1894 года об идеалах индийских женщин, где он благоговейно почтил свою мать, бостонские дамы, по случаю Рождества, послали его матери письмо.
127
Вивекананда познакомился с Вильямом Джемсом через м-м Оле Булль. Джемс пригласил к себе молодого Свами и близко следил за его курсом раджа-йоги. Утверждают даже, что он сам занимался ею.
Ученики Вивекананды склонны думать, что их учитель оказал влияние на Вильяма Джемса. Они цитируют некоторые места из сочинений американского философа ("Прагматизм"), где он признает ведантизм наиболее логической и наиболее крайней из всех монистических систем, а Вивекананду — наиболее ярким представителем ведантических миссионеров. Но это вовсе не значит, что Джемс полностью разделял эти учения. Он был и остается лишь наблюдателем. Слабо одаренный для "религиозного опыта" (он чистосердечно в этом признается), он, однако, посвятил ему свою знаменитую книгу.* [* "Религиозный опыт, попытка описательной психологии", перев. Франка Абози, предисловие Э. Бутру, 1906. Оригинальный труд "The varieties of religious experience" вышел в Нью-Йорке, в июне 1902 года. Джемс воспроизвел там две серии лекций, прочитанные в 1901-м и 1902 году в Эдинбурге.] И нельзя сомневаться в том, что Вивекананда косвенно способствовал появлению этой книги. Но лишь в виде примера, как и многих других. Джемс цитирует его в своей главе X о мистицизме, затем раза два среди индийских мистиков (на стр. 339 французского перевода цитата из Раджа-йоги), наконец, в заключение всех проявлений мистицизма во всех странах во все времена (стр. 356–357, Practical Vedanta и The Real and the Apparent Man). Это — справедливая дань уважения.
Однако, по-видимому, Джемс не извлек всего, что было возможно, из опыта Свами, и еще менее вероятно, чтобы последний открыл ему источник своей мысли — Рамакришну (Джемс цитирует его мимоходом, на стр. 311, после маленькой книжки Макса Мюллера). Значение книги Джемса в том, что она появляется на распутье, когда в научном позитивизме XIX века, наивно уверенном в себе, мощными наскоками проделывали одну брешь за другой; Подсознательность, едва намечавшаяся Относительность, Christian Science, Ведантизм Вивекананды. То было время поворота западной мысли, канун открытия новых материков. Вивекананда сыграл несомненную роль в великом нашествии. Но ему положили начало другие, тут же на Западе. И я думаю, что идея его книги о религиозном опыте была внушена В. Джемсу не столько знакомством с индийским Свами, сколько предшествовавшими исследованиями профессора Старбука из Калифорнии ("The Psychology of Religion") и рядом имеющихся в его распоряжении свидетельств религиозного опыта.
128
Николай Тесла был в особенности поражен в учении Вивекананды космогонической теорией Самхия и ее отношением к современным теориям и энергии. Мы еще вернемся к этому пункту.
129
Вивекананда встречал также в Нью-Йорке наиболее видных представителей западной науки: сэра Вильяма Томсона (позднее лорда Кельвина) и профессора Гельмгольца. Но это были европейцы, которых лишь случайно привел в Америку электротехнический конгресс.