Но это сознание своей миссии явилось и овладело им лишь после многих лет непосредственного опыта, когда он увидел своими глазами; ощущал своими руками несчастное славное тело человечества, — своей матери Индии в ее трагической наготе.
Мы повторим вслед за ним его паломничество в эти Wanderjahre.
* * *
Первые месяцы, первый год в Баранагоре были посвящены взаимной подготовке учеников. Никто из них не был склонен проповедовать людям. Они чувствовали потребность сосредоточиться на стремлении к мистическому познанию бога, и радости внутренней жизни отвлекали их взоры от внешнего. Нарен, который разделял их тоску о бесконечном, но сознавал опасность для пассивной души этого стихийного притяжения, действующего как сила тяготения на падающий камень, — Нарен, у которого все, даже мечта, было действием, не мог вынести этого оцепенения в зыбучих песках дум. Он сделал этот период монастырского сосредоточения деятельным ульем мысли, высшей школой духа. Превосходство его дарований и знаний уже сразу предрешило его руководство товарищами, молчаливое, но властное, хотя многие из них были годами старше его. Последнее слово учителя, прежде чем он ушел от них, недаром было обращено к Нарену:
"Позаботься об этих юношах"[13].
Нарен решительно взял в руки управление этой молодой школой и не позволил своим ученикам предаваться праздности в размышлениях о боге. Он держал их начеку, он неутомимо пришпоривал умы; он читал им великие произведения человеческой мысли, излагал им эволюцию вселенского духа, принуждал их внимательно и горячо обсуждать все великие философские и религиозные проблемы, неутомимо направлял их к обширным горизонтам беспредельной Истины, которая перерастает преграды школ и народностей, которая объемлет и объединяет все отдельные истины[14]. Этот синтез духа был завершением обета — выполнить миссию любви, завещанную Рамакришной. Учитель невидимо возглавлял их беседы. Но индусскому монаху не свойственно (что бы ни думали в Европе о неподвижности азиатов) оставаться на одном месте, как это делают французские буржуа. Даже наиболее созерцательные из них хранят в крови извечное стремление — бродить по вселенной, без определенного местожительства, без привязанностей, везде свободными и везде чужими. Это влечение странствующего монаха, носящее в религиозной жизни индусов особое название "Паривраджа", не замедлило сказаться с неотразимой силой на братьях Баранагора. С самого основания их союза группа никогда не собиралась вся полностью. Двое главных ее членов, Йогананда и Лату, не присутствовали при освящении общины на Рождестве 1886 года. Другие последовали в Бриндабан за вдовой Рамакришны. Третьи, наконец, как юный Сарадананда, исчезли внезапно, не сказав, куда уходят. Нарен, стремившийся сохранить целость общины, сам терзался тем же желанием вырваться… Потребность души блуждать, стремление раствориться в океане воздуха подобно дикому голубю, который задыхается под крышей голубятни… Как примирить это с пребыванием на одном месте, необходимым для нарождающегося ордена?.. Условились, в конце концов, что по меньшей мере часть группы будет всегда находиться в Баранагоре, тогда как другие братья уйдут, следуя "Призыву леса". И один из них — только один Саси (Соши) — никогда не покидал очага. Верный сторож "матха", неподвижная ось, вышка голубятни, вокруг которой кружились беспокойные стаи…[15]
Нарен два года противостоял стремлению бежать. Если не считать коротких отлучек, он до 1888 года оставался в Баранагоре. Затем он внезапно уехал, но сначала не один, а со спутником, и как ни сильно было его желание вырваться совсем, он в течение двух с половиной лет постоянно возвращался, призываемый то своими братьями, то какими-либо непредвиденными событиями. Но наконец священное безумие скитания переполнило его через край: желание, сдерживаемое пять лет, прорвало плотины. В 1891 году, один, без спутника, без имени, с посохом и чашей, как неведомый нищий, он растворился на целые годы в безбрежной Индии.
Скрытая логика руководила этим бегством. Бессмертное слово: "Ты не искал бы меня, если бы уже не нашел" — никогда еще не было так верно, как в применении к душам, одержимым невидимым богом, борющимся с ним, чтоб вырвать у него тайну миссии, которую он хочет на них возложить.
В том, что на него будет возложена миссия свыше, Нарен ни минуты не сомневается; порукой в том были его сила, его дарования, лихорадочное настроение момента, — тяжелые времена, немой призыв, обращенный к нему угнетенной Индией, трагический контраст между царственным величием его многомиллионного народа, судьбы которого не осуществились, и этой униженной страной, преданной своими же сынами, этой агонией смерти и воскресения, отчаяния и любви, пожиравшей его сердце. Но какова будет эта миссия? Кто укажет ее ему? Святой учитель умер, не определив ее. А среди живых — никто[16] не способен осветить его путь, кроме бога. Пусть же он заговорит! Почему он безмолвствует? Почему он отказывает мне в своем ответе?..
13
Воспоминания ученика Рамакришнананды о последних минутах Рамакришны, недавно опубликованные в "Messager de l'Orient" в Соединенных штатах (см. последнюю главу предыдущей части).
14
Мы должны еще раз отметить предпочтение, которое оказывается в этой панораме героических и божественных идей человечества Христу и Евангелию. Эти индусские монахи празднуют страстную пятницу и поют псалмы святого Франциска. Нарен, который не может без слез читать бессмертный рассказ о распятии, говорит им о христианских святых, об основателях западных орденов. "Подражание Христу" — их настольная книга вместе с "Бхагавадгитой". И все же не может быть и речи о том, чтоб причислить их к последователям церкви Христовой. Они были и остаются индуистами-ведантистами, во всем, без уступок. Но они объемлют в своей вере все верования земного шара. Воды Иордана примешиваются к водам их Ганга. Тех из приверженцев Запада, которых возмущает эта преступная аннексия, мы спросим, чем же законнее слияние палестинской реки с водами Тибра?
15
Я сказал выше, что свободолюбивый Рамакришна, в отличие от других гуру, не совершал над своими учениками (и это позднее ставилось в упрек Вивекананде) обряда посвящения в монахи в его обычной форме. Нарен и его товарищи сделали это сами, приступая в 1888-м или 1889 году к Viraja Homa, традиционной церемонии Саньясы, в монастыре Баранагора. Свами Ашокананда пишет мне, впрочем, что в Индии существует и другая форма Саньясы, считающаяся более высокой, чем Саньяса ритуальная, и освященная обычаем. Кто чувствует сильное отвращение к жизни "века" и жажду бога, может принять Саньясу сам, без всякого формального посвящения. Это, без сомнения, и было сделано свободными монахами Баранагора.
16
За исключением одного святого человека, чтимого всеми мудрецами Индии, — Павхвари Баба из Гхазипура. Этот великий отшельник, родители которого были браминами в Бенаресе, широко образованный, знавший все религии Индии, все философии, дравидские языки и древнебенгальский, изъездивший всю страну, — удалился в уединении и соблюдал строжайший аскетизм. Спокойствие его бесстрастной души, его героическое смирение, учившее с ясной улыбкой смотреть в лицо самым страшным событиям и заставлявшее его говорить среди жестоких страданий, причиненных укусами кобры, что это "посланец его Возлюбленного", подчинили его обаянию величайшие умы Индии. Его посетил Кешаб Чандер Сен, и Нарен был у него еще при жизни Рамакришны, святость которого Павхари признавал. Нарен виделся с ним снова, в период колебаний, после смерти Рамакришны, он посещал его ежедневно и был недалек от того, чтобы последовать за ним и просить у него посвящения. Это были мучения духа, длившиеся несколько недель: он терзался, влекомый двумя мистическими призывами — Рамакришны и Павхари Баба. Последний больше отвечал его странному желанию погрузиться в божественную бездну, в которой душа отрекается от личного и поглощается вся целиком, без мысли о возвращении. Он смягчал не покидавшие сердце Нарена угрызения в том, что он отворачивается от мира и от служения обществу: ибо Павхари исповедовал веру, что дух может помогать другим даже без помощи тела и что наиболее сильное действие заключается в наиболее полном созерцании. Какой религиозно настроенный ум не знал смертельного обаяния этого голоса? Двадцать один день Нарен был на волосок от того, чтобы подчиниться ему. И двадцать одну ночь образ Рамакришны, являвшийся ему, увлекал его обратно. Наконец после непрестанной внутренней борьбы, обо всех перипетиях которой он отказывался говорить, Вивекананда сделал окончательный выбор. Он избрал Служение богу в человеке.