Как-то, еще в 1907 году, Ходасевич написал забавную пародию на «Вторую симфонию» Андрея Белого, но не решился ее публиковать, не спросив разрешения у автора, — боялся причинить ему лишнюю боль. Пародия при его жизни так и не была напечатана.
Одно время Андрей Белый начал сторониться, избегать Ходасевича, заподозрив его в причастности к брюсовской провокации — неожиданно прочтенной Брюсовым в гостях у Ходасевича пародии или, скорее, иронической вариации на стихотворение Андрея Белого «Предание», в котором иносказательно, в романтических тонах изображалась история его разрыва с Ниной Петровской:
Брюсов взял эпиграф из Андрея Белого: «И ей надел поверх чела / Из белых ландышей венок он» — и далее в стилистике Андрея Белого описывалось, как пророк уплыл в челне на закате и не мог взглянуть назад…
Было во всем этом какое-то утонченное издевательство; в дальнейшем Ходасевич иногда называл Брюсова за глаза «верховный жрец»…
Это было настолько неожиданно для собравшихся, что даже сам Андрей Белый, привыкший выходить из неловких ситуаций с широкой улыбкой, растерялся. И все-таки ответил на вопрос Брюсова; «Похоже на вас, Борис Николаевич?» — «с широчайшей своей улыбкой: „Ужасно похоже, Валерий Яковлевич!“», на что Брюсов резко ответил: «Тем хуже для вас!»
Но через два года недоразумение разъяснилось, обида рассеялась — Ходасевич и Андрей Белый случайно встретились в Петербурге и поговорили…
Они постоянно встречались в 1922 году, в Берлине. Андрей Белый, сильно постаревший, потерявший жизненную опору (разрыв с Рудольфом Штейнером, главой антропософов, отлучившим его от своего дорнахского сообщества, и с женой Асей Тургеневой), много пил, много и неистово танцевал в кафе, иногда целую ночь исповедовался перед Ходасевичем и Ниной Берберовой, рассказывая по нескольку раз историю своей трагической любви к жене Блока.
В 1923 году, перед самым отъездом в Советскую Россию, Андрей Белый записал Ходасевича в свои враги, как, впрочем, и многих. Но он был тогда глубоко несчастным, полусумасшедшим и видел кругом врагов и преследователей… На прощальном ужине он заявил, что будет в России другом и заступником остающихся и готов «пойти на распятие» за всех них. Ходасевича покоробила фальшивость этих слов. «Думаю, что в эту минуту он сам отчасти этому верил, но все-таки я не выдержал и ответил ему, что посылать его на распятие мы не вправе и такого „мандата“ ему дать не можем. Белый вскипел и заявил, что отныне прекращает со мной все отношения, потому что, оказывается, „всю жизнь“ я своим скепсисом отравлял его лучшие мгновения, пресекал благороднейшие поступки. Все это были, конечно, пустые слова. В действительности, он вышел из себя потому, что угадал мои настоящие мысли. Понял, что я знаю, что „распинаться“ за нас он не будет. Напротив…
По существу, он был не прав — даже слишком. Но и я виноват не меньше: я вздумал требовать от него ответственности за слова и поступки, когда он уже находился по ту сторону ответственности».
В дальнейшем Андрей Белый, который столько лет дружил с Ходасевичем, нарисовал его портрет весьма неприязненно, черными красками в своих мемуарах «Между двух революций». Но далеко не его одного…
Несколько позже возникла дружба Ходасевича с поэтом и литературным критиком Борисом Александровичем Садовским, который одновременно с ним учился на историко-филологическом отделении Московского университета. Но оба они редко посещали лекции и в то время еще не были близки. Сближение произошло, когда они как-то вдруг разговорились в редакции издательства «Мусагет» и «стали друзьями — уже навсегда».