– Я не стану отрицать... – начал священник.
– Еще б ты отрицал, сука! – Корасон отступила назад.
Преувеличенный гнев Корасон заинтересовал Минголлу даже больше, чем объяснения священника, однако он сказал:
– Дай ему договорить.
– Я не стану отрицать, что Церковь допускала эксцессы, – продолжил священник. – Однако еще с довоенных времен мы стоим на стороне народа.
Корасон фыркнула.
– Уверяю вас, я не злоупотребляю невинностью этих девушек. – Он беспомощно развел руками. – Здесь что-то происходит... что-то невероятное. Мне трудно объяснить.
– Еще бы, – подтвердила Корасон.
– Кто отец? – Минголла указал на одну из беременных девушек.
– Я, – ответил священник. – Но...
– Что я тебе говорила! – Корасон подошла вплотную к священнику. – Это же святые люди... Ебут все, что шевелится. Женщин, мальчишек. – Она задела носом лицо священника. – Козлов!
Что-то в горячности Корасон казалось Минголле фальшью. Словно она разыгрывала перед ним спектакль, изо всех сил стараясь убедить, что она тоже человек с чистой душой. И может, оттого Минголле и не понравился с самого начала этот город. Опасность была не физической – просто он мог купиться на то, что хотел ему всучить Исагирре.
– Ты ведь из Нью-Йорка? – спросил он священника.
Священник на секунду застыл, затем кивнул:
– Из Бруклина.
– А я с Лонг-Айленда.
– Я мало что помню, – рассеянно сказал священник. – Столько всего произошло.
– Да? Например? Что же происходит сейчас?
...Дэвид...
...все нормально... скоро выйду...
Священник тяжело вздохнул.
– Может, она и права. – Он кивнул на Кора-сон. – Может, я всего лишь оправдываю нарушение целибата. Священники не раз страдали от подобных иллюзий.
– Иллюзий... хуйня! – снова влезла Кора-сон. – Какие иллюзии, вам только пипки подавай!
– Но даже иллюзии, – продолжал священник,– здесь реальны. Это место... – Подняв голову к куполу, он проводил взглядом ласточку. – Фундамент храма высечен из громадного камня, который, по словам индейцев, обладает магическими свойствами. Наверное, так и есть. С первой минуты я почувствовал в этих камнях жизнь. Они ее притягивают. Как ласточек. Поколение за поколением птицы не покидают этих стен.
– Таких церквей полно, – сказала Корасон.
– Верно, но ласточки... – Священник взмахнул рукой. – Вы не поверите.
– Тебе только и верить. – Корасон хмыкнула.
– Заткнись! – приказал Минголла.
– Какого хрена! Ты не знаешь этих ублюдков!
Она собиралась сказать еще что-то, но Минголла оборвал ее и велел священнику продолжать.
– Ты когда-нибудь видел здешние фрески? – спросил тот. – В барах, в вестибюлях отелей? Океанские корабли, вулканы, гоночные машины, Иисус – все на одной картине. Это кажется бессмыслицей, нагромождением случайностей. Но чем дальше, тем больше я убеждаюсь, что именно так проявляется синкретический процесс, которым охвачена вся эта земля. Вы видите его – этот процесс, он являет себя во всех сторонах жизни, но я уверен, он лишь отражение чего-то гораздо более важного, однако связанного.
– Чего же?
– Бога... или, по крайней мере, божественной идеи.– Священник поднял руку, словно для того, чтобы предупредить насмешки. – Я знаю, знаю! Нелепо, безумно. Но мы – я и девочки – день за днем живем в этом процессе, в синкретическом слиянии Христа с индейским духом. – Он торопился договорить, чтобы Корасон не перебила. – Нужно здесь жить, чтобы это понять, чтобы почувствовать всю правду моих теперешних слов. Но вы должны мне поверить! Я не соблазнял этих девочек... по крайней мере, сознательно. Их привела сюда высшая сила, и она же вынудила меня нарушить целибат. Сны, голоса. Знамения. Через нас воплощается новый бог. Языческий, но благой. – Он тронул свое ожерелье и пробормотал что-то на незнакомом Минголле языке, затем указал на девушек. – Спроси их, если хочешь. Они тебе все расскажут.
– Еще бы! – возмутилась Корасон. – Ты же им, сука, мозги промыл!
– А что за новый бог? – спросил Минголла.
– Он еще не вполне ясен, – ответил священник. – Мы дополняем его образ, и когда-нибудь он станет полон. Но...
– Какой образ?
– Сейчас я вам покажу. – Священник поманил их за собой и зашагал по восточному приделу к боковому алтарю. В глубине на пятифутовом постаменте за несколькими рядами мерцающих свечей возвышалась фигура Девы Марии – высотой в два человеческих роста; плотное позолоченное платье переливалось складками, как поток золотой лавы. Корсаж украшали драгоценные камни, а шею – золотой крест. От статуи к стенам тянулась паутина, в волнах исходящего от свечей теплого воздуха слегка подрагивали замысловатые тростниковые подпорки, по выщербленному лбу карабкался жук. Толстый слой розовой краски на лице расползся, а на щеках и шее проступили какие-то символы. К левой руке фигуры был примотан нож, к правой – букетик цветов. В тусклом свете статуя походила на полуразложившегося монстра, и все же в ней чувствовалось какое-то природное великолепие. Минголле вдруг показалось, будто паутина и блики свечей дрожат оттого, что статуя незаметно ото всех дышит.
– Вы видите все, что можно увидеть, – сказал священник. – А теперь уходите... пожалуйста!
– С чего это тебе так не терпится нас спровадить? – спросила Корасон. – Чего прячешь-то?
– Ничего, вообще ничего. Но вы вмешиваетесь в процесс. Нам необходимо уединение, нам нужно думать о Зачатии.
– Ладно, пошли, – сказал Минголла.
– Ты бросишь девчонок? – возмутилась Корасон.
– А что я должен делать?
– Как что – забрать их отсюда! Подальше от этого ебаря!
Оглянувшись, Минголла увидел, что девочки сгрудились у входа в боковой алтарь.
– Вам тут нравится, леди? – спросил он. – А то пошли с нами.
Они молча отпрянули, глаза жесткие, как обсидиан.
– Похоже, им тут неплохо,– сказал Минголла.
– Благодарю вас! – сказал священник.
– Ты сам не понимаешь, что творишь! – Корасон потрясла пальцем перед Минголлиным носом. – Эти ебаные попы – они же психи. Им так приспичило заиметь Бога, что они уже думают, будто сами этот Бог и есть. Как будто все про Бога знают. И лезут человеку в душу. Уж я-то насмотрелась!
– Когда? – спросил Минголла. Корасон глубоко вздохнула.
– Когда я была маленькой, тринадцать лет, наш сучий поп таскал меня к себе домой... чему-то особенному выучить, так он говорил маме. Что-то, говорил, есть во мне сильно духовное. Сперва просто болтал о Таинствах, ну, ты знаешь. Потом решил показать. Таинства! Ага! Через год я знала про все эти Таинства больше, чем замужние тетки.
А ведь звучит убедительно, думал Минголла, и если она говорит правду, то это многое объясняет. И все же что-то не сходилось. Слишком неожиданно Корасон пустилась в откровенности, и слишком хорошо это совпало со все растущим Минголлиным недоверием – может, стоит послушаться предчувствия и избавиться от нее прямо сейчас. Но он сообразил, что тогда придется иметь дело с Тулли, а ему бы этого не хотелось. В конце концов, он может ошибаться, а если даже и нет, то от Корасон не будет большого вреда, нужно только получше за ней следить.
Не обращая больше внимания на ругань и причитания, Минголла подтолкнул Корасон к выходу.
– Идите с Богом, – напутствовал их священник, затем рассмеялся. – Или еще с кем.
Минголла остановился в дверях и оглянулся – ему вдруг стало жаль своего земляка.
– Это все невзаправду, старик, – сказал он. – Ты сам-то понимаешь?
– Иногда мне тоже так кажется,– ответил священник. – Но... – Он пожал плечами и усмехнулся.– Я это я.
– Ладно... удачи.
– Эй, погоди, – окликнул его священник. – Как там «Метз»?
– Хрен знает, я за «Янки» болею.
Священник изобразил на лице суровость.
– Богохульник. – Дружески махнув рукой, он захлопнул дверь.
В небе теперь была видна война, зловещая заря целый день не сходила с горизонта, закручиваясь розовыми и золотыми воронками, омывая светом облака. В деревнях, где путешественники покупали бензин, им объяснили, что зона боев растянулась на несколько миль и обойти ее невозможно. Столь прекрасный образ войны пугал еще больше, но делать было нечего, и они шли вперед. Джунгли постепенно редели, а следы конфликта попадались все чаще. Подъезжая к травянистому холму, путешественники заметили на его склоне дюжину желтовато-коричневых фигур, похожих издалека на отпечатки громадных сапог; однако при ближайшем рассмотрении пятна эти оказались раздавленными и высохшими трупами; очевидно, по ним проехался танк – вместо лиц безглазые маски, а пальцы вывернуты наружу, как у человечков, которых в детстве Минголла лепил из глины. Меньше чем через сутки путешественники обнаружили незарытую братскую могилу, а тем же вечером они подъехали к основанию вулкана, поднимавшегося прямо из середины секвойевой рощи, где Минголла заметил высоко на стволах деревянные платформы, а чуть позже, пока «мустанг» пробирался между деревьями, увидел, как с одной такой площадки спускаются по веревкам люди. Оружия у них как будто не было, но Минголла на всякий случай перехватил автомат и велел Деборе остановиться. Затем он, Тулли и Дебора выбрались из машины и, наставив автоматы, стали смотреть, как приближаются два человека.