Ответственный секретарь партбюро (Пожималин) члены партбюро (Мациевский)
(Харитонов)
(Малинский)»[12].
Что это за история с Поляковым, о которой упоминается во всех документах? Что в ней антипартийное, политически вредное? Дадим слово самому Л. А. Краузе. В обращении в начальнику отдела кадров Политуправления РККА бригадному комиссару М.Р. Кравченко, датированном 19 сентября 1937 г., он подробно описывает эту историю.
«По вопросу о моем знакомстве и встречах с Поляковым, который оказался врагом народа, как мне сообщил корпусный комиссар Гринберг 25 июля, могу изложить следующее.
Познакомился я с этим Поляковым в г. Брянске в 1927 г. Поляков был там до меня начальником политотдела гарнизона спецвойск. В августе 1927 г. начала формироваться 15-я авиационная бригада, куда в это время я был назначен комиссаром бригады. Бригада входила до января 1928 г. в политическое обслуживание этого политотдела. В это время я и познакомился с Поляковым. С начала 1928 г. в бригаде был сформирован политотдел и уже больше никакого отношения к Полякову я не имел, за исключением вопросов шефства и распределения квартир, которыми занимался Поляков как начальник политотдела гарнизона.
Кроме того, в течение всего лета 1928 г. бригада находилась в лагерях в Гомеле и с Поляковым вовсе никакой связи не было.
После нашего возвращения через 2 или 3 месяца в конце 1928 г. или в начале 1929 г., но не позже февраля (1929 г.) Поляков был переведен ПУРККА на Черное море начальником политотдела укрепрайона. С этого времени, т.е. с 1928 г. или февраля 1929 г. до начала 1932 г., я его не встречал и ничего о нем не знал.
В 1932 г. я снова встретил его в Москве. Он сообщил, что уволился из армии, что получил персональную пенсию, что с ним было недоразумение, что его исключали из партии за примиренчество, но восстановили.
Работал он в Москве в наркомате совхозов по строительству. Живя в Москве до 1933 г., я к нему несколько раз заходил по старому знакомству. В 1933 г. я уехал в Воронеж и до мая 1935 г. с ним не встречался совсем. В мае 1935 г. после первомайского парада я зашел к нему как к старому знакомому. После этого я был у него в конце 1935 г., его не было, была одна жена. И, наконец, последний раз я был у него в мае 1936 г., после первомайского парада. Больше случаев посещения Полякова не помню. Ни особой тесной дружбы и общего у меня, кроме старого знакомства по Брянску, не было. Ничего плохого ни в его поведении, ни в его делах ни от него, ни от других не слышал. И не знал, за исключением того, что он сам говорил, что исключался из партии и был восстановлен за необоснованностью. Кроме того, жена его жаловалась, что он стал сильно пить и поздно возвращается домой. Встречи у меня с ним были редкие, и поэтому судить о нем и его делах я не мог. Кроме того, что я знал по Брянску, где он был на хорошем счету и активно выступал за генеральную линию партии. В разговорах никакого недовольства он не выражал. Разговоры, какие были, больше всего касались быта. Он говорил, что работа его удовлетворяет, что он хорошо строит и последний раз рассказал, что построил хороший санаторий. Говорил о том, что его собираются, кажется, снова призвать в армию. Вопросами жизни в армии не интересовался и не спрашивал. Других разговоров или какого-либо недовольства с его стороны я не замечал. Я пытался разубедить его перестать пьянствовать, и, видимо, это ему не нравилось. При встречах особого удовольствия он не выражал, и поэтому особой дружбы не было, и с мая 1936 г. я к нему больше не ходил, порвав и редкие встречи. Теперь я очень жалею, что не сделал это раньше, не разглядев в нем врага»[13].
Бригадный комиссар Л.А. Краузе, военный комиссар 1-го тяжелобомбардировочного авиакорпуса, был арестован 5 декабря 1937 г. Военной коллегией Верховного суда СССР 2 апреля 1938 г. по обвинению в участии в военном заговоре приговорен к расстрелу. Приговор приведен в исполнение в тот же день. Определением Военной коллегии от 30 мая 1956 г. реабилитирован.
Учитывая, что многие высшие командиры и политработники по своему социальному положению были «от сохи», их не могли не волновать события, происходившие в родных селах и деревнях в конце 20-х и начале 30-х гг. И не только в родных. Даже видные армейские политработники, эти верные бойцы партии, нередко выражали недоверие политике партии в вопросах коллективизации сельского хозяйства. Чаще всего выражали они это тайно, без широкой огласки, но тем не менее такое несогласие было, и оно находит свое отражение в следственных документах 1937—1938 гг. Если по многим другим пунктам обвинения арестованные в эти годы командиры и политработники РККА писали показания, как правило, под диктовку следователя, то вопросу о неприятии политики ВКП(б) по ускоренной коллективизации сельского хозяйства, можно не сомневаться, они излагали свою истинную позицию. Покажем это на примере показаний бывшего начальника политуправления Харьковского военного округа армейского комиссара 2-го ранга Сергея Николаевича Кожевникова — одного из опытных политработников Красной Армии (до Харьковского военного округа он в разные годы был членом РВС и возглавлял политуправления Белорусского — дважды, Сибирского, Северо-Кавказского военных округов).