выше, чем Бога. А почему мы держим такую величину за кулисами? Да потому что тогда вся эта
историческая комедия станет слишком наглядной. Тогда многим станет очевидно, что на самом-то
деле слишком жалок любой князь, чтобы иметь право выбрать Бога на века. А если такого права
он не имел, так, значит, Бог, установленный его выбором, и не Бог вовсе, а ложь! Или, по меньшей
мере, очень сомнителен. Ну, вот подумай: это что же выходит? Выбери в тот момент князь другого
Бога, и весь народ со всей своей культурой по-овечьи тянулся бы сейчас за ним? А если так, то,
выходит, и почитая нынешнего, «действующего» избранника мы всё равно те же овцы. Но мне,
лично мне, стыдно быть такой овцой. Сам факт, что Бог был выбран или назначен, говорит лишь о
его неестественности, чуждости, неорганичности. Богу свойственно приходить самому, как это
происходило с языческими богами, которые присутствовали в культуре народа естественно!
Более того, язычество и религией-то трудно назвать. Это было, скорее, неким красивым, в чем-то
даже поэтическим оформлением естественных отношений между полами. Но все последующие
религии, почти повсеместно сменившие язычество, принесли с собой политику, коммерцию, ложь,
двойные стандарты. Язычество было системой взглядов, соединяющих с природой, с
естественным течением жизни. А Христианство – это система противопоставления себя
естественному. Язычество было рождено потребностью души человека, а христианство –
амбицией управления другими. Язычество – религия местных богов, это выражение местной
культуры, местного уклада, это религия национальная. А христианство – это религия «верхняя»,
наднациональная, удобная для завоевателей. Язычник был свободен, а христианин – раб, слуга,
овца. Язычник подчинялся богу, или идеалу, которого выбрал сам. Христианство же предполагает
подчинение навязанному идеалу. Так что, никакого великого прогресса в переходе от язычества к
христианству в духовном смысле не было. А был простой наглый обман.
Роман сидит сжавшийся и притихший.
– Знаешь ли ты, что означает слово «православие», «православная вера»? – снова спрашивает
Иван Степанович.
– Ну, наверное, правильная вера, – чуть подумав, отвечает Роман. – Там звучит «право».
– А вот согласно независимым лингвистическим исследованиям, это читается не как
«правильная» а как «правящая» вера. То есть, православная вера – эта та вера, которая служит
интересам государства и помогает управлять народом. Православными ещё до христианства
считалось княжеские боги, помогающие управлять. Вот и оцени: хороши же мы сейчас, радостно
подставляя шею тому, что нами управляет! Именно поэтому на каждого, кто бездумно носит
крестик, этот символ покорности, объявляя себя христианином, я смотрю как на недоумка,
которому лень, прежде чем во что-либо верить, хоть чуть-чуть напрячь мозги, непредвзято
98
оглянуться в историю и понять, чему же, собственно, он кланяется. Крест или крестик на шее – для
меня признак глупости и недалёкости того, кто его носит.
– Но я читал где-то, что христианство дало народу нравственность, – вставляет Роман.
– Нравственность? При язычестве взгляд на отношения мужчины с женщиной был прост и
естественен. А христианство эту естественность извратило. Нравственность язычества была
радостной, солнечной. А нравственность христианства похожа на серый день. Она несёт в себе
излишние страдания.
– Страдания?
– Конечно. Ну, вот возьмём, к примеру, такое понятие, как «прелюбодеяние», которое мы
понимаем как тягу из семьи на сторону. Задумаемся: в каких случаях такое происходит? Да лишь в
одном – когда чувств в семье не осталось или, скажем так, когда их уже недостаточно.
Христианство же провозгласило это грехом. И что это дало? Супруги тут же перестали бегать на
сторону? Э-э, да если по принципу, что запретный плод сладок, так стали бегать ещё больше.
Короче, скажем так, в лучшую сторону тут не изменилось ничего. Как бегали, так и бегают. Только
страдать от этого стали. Причём, тут страдает и тот, кто бегает, и тот, кто из-за страха греха бегать
не может. Более того, страдать стали и те, от кого бегают, ведь раньше-то они не знали, что это
грех…
– Кто это тут у вас куда бегает? – входя в комнату, строго спрашивает Тамара Максимовна.
– Так на работу, Томик, – понимая, что жена слышала край их разговора, с лукавой улыбкой
отвечает Иван Степанович. – Исключительно на работу, куда же ещё…
– Смотри тут у меня, Динамо! Не порть молодого человека своими вольнодумными