твои школьные, очевидно, такие же не свободные, учителя.
Когда бригада уходит, Роман, немного пьяненький, прибирается в квартире, моет пол и
протирает пыль, как если бы Голубику выписывали завтра. Серёжка, пока его мама занята
«покупкой» братика, живёт у бабушки с дедушкой. Конечно, сегодня Лесниковы непременно как-
нибудь отмечают прибавление в семье. Тамара Максимовна так теперь лишь этим и живёт. В
последний месяц беременности дочери ей, этой интеллигентной женщине-царице, доставляло
удовольствие вваливаться к ним упаренной, увешанной сумками с продуктами. Роман готов был
сгореть со стыда от её приношений, но с её стороны не находилось и намёка на укор – зять тут ни
при чём, это её личные забота и счастье. И даже стирая пот со лба, она выглядела гордой и
независимой. Голубика же, принимая помощь матери как должное, подбрасывала ей без всякого
смущения специальные заказы, нередко граничащие с капризами. И тогда Роман чувствовал себя
совершенно отстранённым, потому что к нему-то Ирэн с такими просьбами не обращалась.
Следовало бы, конечно, появиться сейчас у них, но настроение уже не то. Несмотря на всё
уважение к Лесниковым, идти туда не хочется. Увы, но он, к сожалению, уже не тот.
Всё началось с того, что, как-то вернувшись с работы и застав Ирэн за мытьём посуды, он
заметил на столе лишнюю кружку.
– У нас кто-то был? – спросил он, усаживаясь за стол и предвкушая вкусный ужин. – Ох и
голоден же я!
– Папа заходил, – сообщает жена. – У него сегодня выходной. Собрался карточки печатать,
ходил по магазинам, искал фотобумагу и какие-то там химикаты, а в магазинах шаром покати. Я
разрешила ему взять у тебя то, что есть…
Услышав это, Роман едва не падает со стула: среди пачек с фотобумагой – его тайная
коллекция! Трудно даже вообразить состояние тестя, вскрывшего эту пачку… Роман бросает
взгляд в окно – там уже смеркается. Самое время задёрнуть шторы и печатать. Впрочем, Иван
Степанович печатает фотографии и днём, запершись в ванной, в которой достаточно лишь
завесить маленькое окошечко вверху. Хотя изобретательный тесть приспособился и тут, закрывая
его каким-то красным фильтром. Это называется у него «дневным фонарём». Вот сидит он сейчас
в ванной и потрясённо перебирает его «карты». А потом показывает жене. «Да уж, Томик, –
возможно, говорит он при этом, – полюбуйся на хобби нашего зятька. А он, оказывается, ещё тот
гусь…» «Ну и ну-у, – отвечает сражённая тёща, мелко тряся над стаканом пузырёк с валерьянкой,
– вот кого мы, оказывается, пригрели… А ведь таким мальчиком был. На велосипеде катался… Вот
что стало из него… Уж не ты ли, Ванечка, испортил его своим вольнодумством?» Хотя нет, не
должен Иван Степанович показать ей эти карточки – просто пощадит, потому что без лекарства там
тогда точно не обойтись.
Осторожно переведя дух, чтобы не выдать шока, Роман опускает ложку, идёт в коридор и
снимает с антресолей коробку. Кажется, в основном не хватает фиксажа и проявителя, а вот
относительно фотобумаги голову будто клинит: сколько же пачек было всего?! Очевидно лишь то,
что чуть больше, чем сейчас. Разбросав по полу всё оставшееся, Роман лихорадочно ищет на них
еле различимую метку. Тайной пачки нет! Перебирает ещё раз. Метки нет ни на одной! О чёрт! Его
коллекция у тестя!
– Ты что это? – изумленно спрашивает из-за плеча Голубика. – Пожалел, что ли?
Роман охватывает внезапная злость: «пожалел!» Будет он это жалеть! Как она может так
думать!?
– Просто смотрю: то ли он взял, – сдержанно и деревянно отвечает он и вдруг находится. – У
меня тут просроченная бумага лежала, всё выбросить хотел. Из неё всё равно ничего не выйдет.
Вот её-то он и взял, а хорошую бумагу оставил. Надо отнести…
– Поужинай сначала, – предлагает Ирэн, кладя ладонь его на плечо.
– Да ладно уж, – стараясь сбросить напряжение голоса и чувствуя припечатывающее жжение её
руки, отвечает Роман, – схожу сначала.
– Так позвони ему, пусть он немного подождёт.
– Да ладно, чего там, – шаблонно продолжает он, раздражаясь сейчас от заботы жены,
стараясь выглядеть как можно добродушней, – тут быстрее сбегать, чем звонить. Я сейчас
вернусь.
101
Собрав всю бумагу одним движением, как меха гармошки, он выскакивает в прихожую. Ирэн
идёт на кухню за сумкой для пакетов, но, приковыляв со своим большим животом к двери, уже не
находит его там. Она не знает, что мужа уже нет даже в подъезде.
Бежать недалеко, но будь у подъезда такси, Роман помчался бы на нём, платя по червонцу за