каждую сокращённую минуту. Ох, как давно он так не бегал! Возможно, никогда. Наверное, и в
армии быстрей не получалось. Уже перед самой дверью Лесниковых (теперь их квартира на
четвёртом этаже) останавливается и с полминуты буквально давит, плющит дыхание. Всё должно
выглядеть спокойно и естественно, если, конечно, пакет ещё не вскрыт. А если вскрыт, то его
показное спокойствие будет смешным. Тогда, пожалуй, останется лишь одно – тихо и по-мужски
объясниться с тестем. Может быть, он и поймёт. Хотя, конечно, такого позора переживать ещё не
приходилось …
Дверь открывает приветливая Тамара Максимовна.
– Ой, Рома пришёл! – восклицает она. – Проходи, проходи. Давай сразу на кухню. Мы как раз с
Серёжкой сидим, чаи гоняем.
– А Иван Степанович где?
– А, – машет она рукой и, тут же указав на дверь в ванную, шепчет: – забаррикадировался.
Карточки делает. Теперь это надолго. Динамо…
Роману кажется, что ему становится жарче на целый десяток градусов.
– Так я затем и пришёл, – говорит он, одним толчком плеч скидывая куртку. – Он был сегодня у
нас, да не ту бумагу взял, – и тут же, забыв о тёще, стучит в ванную: – Иван Степаныч, можно к
вам?
– Одну минуту, – откликается тот, кажется, совершенно спокойно. – Сейчас уберу тут кое-что, а
то засветишь.
Роман стоит у двери, обессилено приклеившись плечом к стенке, закрыв от напряжения глаза,
слыша и почти видя за дверью шелест чего-то убираемого в пакет. Но, с другой стороны, что же
ещё тестю делать, если не прятать фотобумагу? Это продолжается не более полминуты. Тамара
Максимовна, закончив недоумённое наблюдение за странным волнением зятя, уходит на кухню.
– Так-так-так, всё убрал? – спрашивает Иван Степанович сам себя, видимо, осматриваясь по
сторонам, и щёлкает шпингалетом. – Входи.
Роман протискивает в чуть приоткрытую дверь. Там можно лишь стоять. Всё место занимает
стул, на котором сидит тесть. Фотоувеличитель установлен на широкой доске над ванной. Внизу в
прозрачной, красной от фонаря воде, плавают готовые карточки. Роман в этой тесной комнатушке
пытается дышать ровнее, майка от пота прилипла к спине, лицо блестит испариной. Изображая
любопытство, он, подтянув рукав свитера, достаёт из воды несколько фотографий – все они
чёткие, ясные. Тесть любит снимать и пейзажи, и даже какие-нибудь уличные сценки, но сегодня
все фотографии семейные. На одной из них Роман видит себя и Голубику. Иван Степанович ждёт
оценки, но зятю не до того.
– Тебя что, черти гнали? – смеясь, спрашивает тесть.
– Да-а так. Решил что-то пробежаться, так, ради разминки, давно уже не бегал, – брякает Роман
первое попавшееся.
– Так ты говоришь, я не ту бумагу взял? – спрашивает тесть, как слышится Роману, с каким-то
значением. Впрочем, сейчас ему во всём видится определённое значение. – А по маркировке
вроде бы нормально. Я специально посмотрел – срок хранения не вышел.
– Э-э, да что срок хранения… Сколько раз бывало, что срок не вышел, а чувствительность –
ноль. Взяли бы лучше вот эту – «Унибром», прекрасная бумага. Срок тот же, а фотки выходят
отлично.
– О, да ты, оказывается, специалист, – одобрительно говорит Иван Степанович.
«Только не по той специализации», – успевает кисло усмехнуться Роман. Но расслабляться тут
ещё рано: не ему учить этого технаря, какая фотобумага лучше. А пока что все принесённые
пакеты Роман кладёт поверх пакетов, взятых у него тестем. Они лежат на другой широкой доске,
устроенной поверх раковины. Теперь надо как-то умудриться забрать нужное. Иван Степанович
настраивает новый кадр.
– Неплохо получается, – говорит Роман, снова разглядывая одну из мокрых фотографий, – а это
что за бумага?
– Тонкая, глянцевая, контрастная, – отвечает тесть, пристально наводя резкость, – это моя.
Остатки былой роскоши, как говорят. Осталась, кажется, всего два листа. За твою ещё и не брался.
Роман и рад бы с облегчением вздохнуть, но вздох это тоже улика. Было бы куда сесть, так
плюхнулся бы, как мешок. Конечно, тестю он сейчас мешает: печать фотографий всегда дело почти
интимное и любой посторонний – помеха.
– Но ты-то куда столько бумаги припёр? – говорит Иван Степанович, неожиданно вспомнив
совершенно «деревенское» словцо. – У меня две плёнки всего. Если считаешь, что эта бумага
лучше, то забери остальную.
А вот этого повторять уже не надо. Роман вытаскивает нижние пачки и для порядка торчит в
102
ванной ещё несколько минут.
– Ну ладно, – говорит он наконец, – пойду, а то я с работы, ещё не ужинал.