– Добро, – с удовольствием соглашается Иван Степанович, – не простынь смотри: мокрый весь.
Тогда уж и обратно бегом…
Из подъезда Роман вырывается, как из клетки, хотя некоторый червь сомнения остаётся: не
схитрил ли Иван Степанович? Ведь, наткнувшись на злополучную пачку, он мог её снова заклеить,
сделав вид, что ничего не знает. Нетрудно ему было догадаться о том, что за этой злополучной
пачкой вот-вот взмыленно примчится один известный гражданин. Так что надо скорее добежать до
дома и проверить свежесть клея. Пожалуй, с этим компроматом надо кончать. Сегодня же его в
мелкие кусочки! Чтобы не попадаться на таком, лучше ничего такого не иметь. Надо ж – так ловко
придумать и так глупо пролететь! Опасался жену, а попался на тесте. Как хорошо, что этот лишний
стакан на столе попался на глаза. Ирэн могла и не сказать о приходе отца или сообщить об этом
поздно вечером или ночью. И что тогда? С ума сходить? Нет уж, хватит: всё в клочки! Спокойствие
дороже. Зачем ему это теперь? У него замечательная красавица жена. Жена – судьба. Мужики от
зависти дохнут. Ребёнок скоро будет. Чего ещё? Прошлое пора замуровать бетоном забвения. Так
что – всё, срок хранения этой пачки вышел!
Снова забыв про ужин, Роман тут же запаковывает коробку с фотопринадлежностями, отложив
в сторону пачку с еле приметной «птичкой», рискованно побывавшую в руках тестя. Теперь уже
можно ничего не опасаться, но, услышав сзади шарканье тапочек жены, Роман автоматически суёт
эту пачку под свитер. Ну, это уже от нервов…
– Ты у наших не поужинал? – интересуется Голубика.
– Ты же видишь, как быстро я вернулся.
– А нервничаешь чего? Иди тогда на кухню. Ужин на столе.
– Нет, я, пожалуй, сначала искупаюсь.
– Странный ты сегодня… Ты же говорил, что голодный.
– Да нет, я грязный весь…
– У вас в цехе что, душ сломался?
– Да не успел я…
Мимоходом приобняв одной рукой ничего не понимающую жену, чмокнув её куда-то в душистую
макушку, он с удовольствием растворяет в себе и запах её, и, кажется, её саму. И в самом деле, ну
чего тебе, козлу, ещё может не хватать?
Запершись в ванной, совмещённой с туалетом, он вскрывает, наконец, коллекцию. Кажется,
клей на ней старый. Значит, надо успокоиться окончательно. Судьба снова потворствует ему. Страх
недавнего, казалось бы, уже неминуемого позора, сменяется эйфорией. Итак, что же мог увидеть
здесь Иван Степанович? Взглянуть ещё разок, и всё. В унитаз! Итак… Вот его прошлое, вот его
эпоха Большого Гона, запаянная в чёрный пакет. Да уж… Да уж, удивительная вещь фотография.
Одно время Роман хотел даже оформить свою коллекцию в виде колоды карт, только боольшего
формата, чем карты. Не всё же женщины там одинаковы. Есть такие, которых можно было бы
пометить, как тузов, а есть и простенькие, как шестёрки. Однако идея эта показалась слишком уж
циничной и пошлой. И вот все они перед ним. Пожалуй, некоторых женщин он без фотографий уже
бы и не вспомнил. Но карточки будто оживляют их. Вспоминаются голоса, жесты, улыбки,
интимные моменты. А вот уничтожь сейчас эти картонные квадратики, и у памяти не станет опоры.
Но ведь это – его жизнь. Какая-никакая, а жизнь. Впрочем, она была не совсем уж и плохой. Нет,
даже не так. Она была по-своему замечательна! Разве плохо, когда ты абсолютно свободен, ничем
не обременён, когда у тебя нет унижающего ощущения слабости и задолженности? То есть, в
сущности-то, это было здорово!
И откуда-то изнутри, кажется, из самой своей основы, Роман ощущает вдруг такой мощный
потяг к прошлому, что несколько минут сидит озадаченный. Да, да, да! Ему, без всякого сомнения,
хочется отступить в это своё прошлое, не смотря на то, что оно такое грязное и позорное!
Давно уже Роман инстинктивно отгораживается от прошлого. По возможности старается даже
заменить свои старые ботинки, рубашки, куртку. Особенно надёжной заменой кажется ему всё,
покупаемое женой. Но чёрный пакет – это категория отдельная, не заменяемая ничем. И
выбрасывать пакет уже не хочется. Ведь это теперь и не скроешь: женский мир вокруг – контурный,
неопределённый и туманный, каким сделала его встреча с Голубикой – медленно, день ото дня,
вновь набирает прежнюю плоть, цвет, голоса, осязаемость. Тускнеющее свечение холодноватой
Ирэн уже не мешает этому миру назойливо и соблазняющее дотрагиваться до души. Как много
оберегающего света потеряла жена в момент своего ночного признания в нелюбви! Да и он тоже
немало уменьшил его, всячески приглушая своё чувство, уравнивая его с чувством Ирэн. А тот его