многоголосо гасит меха и аккуратно ставит баян на шифоньер, словно оберегая его от себя
пьяного. Но короткий момент живой музыки всё же успевает ёкнуть в душе. Ай да Серёга! Ну и
талантище! Что может ждать его впереди!? Вино бы вот только не помешало… Глушит уже вторую
бутылку, причём начав в одиночку…
– Ты часто так? – спрашивает Роман, кивнув на стакан.
– Да ладно, чего ты! – отмахивается тот, слыша в его голосе укор. – Скучно, знаешь. К тебе бы
съездил, да у нас с тобой какие-то отношения чудныое. То ли есть друг, то ли нет. С тобой можно
вообще начистоту поговорить?
– Конечно…
– Ну, скажи тогда, почему ты меня сторонишься? Потому, что у меня жена еврейка, да?
– Ой, да при чём здесь это? Не городи ерунду. Нормально отношусь я к евреям. Помню, Иван
Степанович отзывался о них как о самой несчастной нации.
– Почему несчастной-то?
– Так они всюду лезут и им всюду достаётся. У меня другое. Тут, видишь, какое дело… Ведь я же
очень, очень виноват перед тобой…
– Да в чём ты можешь быть виноват?!
– Погоди, сейчас… Так просто об этом не скажешь…
– И не говори. Не знаю, в чём ты там виноват, но если виноват, то я тебя прощаю. Надо же, в
конце концов, начинать как-то по-человечески жить. Ты бы про себя хоть что-нибудь рассказал.
– Да что рассказывать? – задумчиво говорит Роман, сбитый с толку. – Вот я и хотел…
Или вправду сейчас снова не тот момент? Там и сказать-то надо всего одну, давно
заготовленную фразу. Только на сегодня есть другая, первоочередная новость. Может быть, лучше
не портить её ничем?
105
– Ну, в общем так: сын у меня родился, – вздохнув, сообщает Роман.
– Сын?! Ничего себе! – восклицает Серёга. – Ирка, что ли, родила? Она разве беременной
была?
– А зачем ей быть беременной? – смеётся Роман. – Просто так родила, да и всё.
– Ну и дела-а-а! Поздравляю! – Серёга вскакивает и, в волнении почти на месте пробежавшись
по маленькой комнате, подскакивает к столу, неловко жмёт руку. – Держи! А давай-ка выпьем за то,
чтобы всё у вас было хорошо! Нет, а кстати, почему вы мне-то сразу об этом не сообщили? Я что,
не родственник, или как?
– А я что сейчас делаю, не сообщаю?
– А раньше-то не мог?
– Не мог. Даже вчера ещё не мог.
– Конечно, – обиженно говорит Серёга, – ты пришёл, потому что тебе тоскливо стало. А это
событие для тебя, видно, как-то так…
Выпивают ещё.
– Сына-то как хоть назвали?
– Да не знаю я пока.
Серёга от удивления икает три раза подряд.
– Как не знаешь?
– Не решили ещё. Он же родился-то, – Роман смотрит на часы, – двенадцать часов назад… А
мы договорились, что, пока не родится, имя не обсуждать.
Серёга, покачиваясь, поднимается.
– Ну всё, – говорит он, – подставляй морду, сейчас я буду тебя очень больно бить! Какого ж
хрена ты молчишь? Мы уже час сидим, время теряем, а магазин скоро закроют! Почему ты такой
спокойный-то, а? Нет, души-то в тебе точно нету. Да я бы на твоём месте сейчас без крыльев под
потолком летал. Всё, собирайся… Ну, чо уставился-то? Вон твоя шапка! Без ещё одной бутылки
нам теперь уж точно не обойтись.
– А может, хватит тебе? – говорит Роман, вдруг ловя себя на том, что, кажется, Серёга хоть и
пьяный, а радуется этой новости больше него самого.
– Как это хватит?! Да как ты можешь такое говорить?!
– Но, может, сначала имя сыну подберём? – находится Роман.
– А-а, – машет Серёга рукой, – да мы его и на ходу придумаем.
– Как это на ходу?! – с укором произносит Роман. – Такое дело и на ходу? Ну ты даёшь…
– Так, может, потом?
– Как это «потом»? Его племянник, понимаешь ли, уже двенадцать часов без имени мается, а он
– «потом»… Ты ему, вообще-то, дядя или кто? К тому же, у тебя, кажется, есть книга об именах.
– Эх! – отчаянно восклицает Серёга, взглянув на часы, и бросается, насколько уже выходит у
него броситься, к полке с книгами, – мигом сейчас подберём. И в магазин!
Но «мигом» не получается. Они просто вязнут, перебирая по книге все возможные имена.
Сходятся на «Юрке». Непонятно, правда, почему. Может, потому что про Гагарина отчего-то
вспомнили… И звучит хорошо – «Юрий Романович». Но магазин к этому времени уже закрыт –
бежать некуда. Впрочем, Серёгу развозит и на старом. Подождав, когда он уснёт, Роман уходит,
защёлкнув дверь на уже знакомый английский замок.
«И то верно, – думает он по дороге домой, – и почему это я такой спокойный…»
* * *
Все эти внутренние блуждания и терзания мужа Голубике не видны. Ей просто сейчас не до них.