на глинистой дороге, счастливый лежал спиной на хрупких сломанных груздях. А однажды было
так, что, купаясь на Ононе с Серёгой, они выстроили у воды целый дворец из песка. Тогда им
хотелось, чтобы их творение обязательно кто-нибудь оценил, но, придя на другой день, они
увидели, что их песчаный дворец кем-то растоптан. И тогда они построили его заново. Новое
творение оказалось ещё лучше вчерашнего. Закончив его, они несколько минут постояли,
полюбовались им, а потом с криком бросились и сами всё разрушили. Теперь им уже не хотелось
отдавать радость разрушения никому. А как быть с такой забавой Романа, когда он уходил на
окраину Пылёвки, к старой скале, и разбирал её, бросая камни вниз? Он делал это часами,
самозабвенно, как будто что-то созидая, в то время как это было откровенным разрушением. Тогда
ему было отчего-то неловко, стыдно и даже страшно перед кем-то невидимым то ли в себе, то ли
над собой за эту странную работу, дающую незнакомое удовольствие, пьянящую тёмным вином, от
которого нельзя было отказаться.
На крылечке у подъезда Роман останавливается, чтоб хотя бы на одну ступеньку утишить
сердце. Всё, что он видит: скамейка у подъезда, аллея голых акаций, низкорослый дом напротив –
кажется отчётливым и пронзительным. Пронзителен и колок даже вдыхаемый воздух, видимо, чем-
то похожий на саму разверзающуюся перед ним свободу, всасывающую, как вакуум, прямо с
крыльца. Но как, каким способом в неё войти? Куда теперь, в эту «сию минуту», как выразилась
Голубика, направить свои блудливые стопы? Вначале требуется переболеть уходом: вылежаться
где-нибудь, окрепнуть в новом состоянии, позволить обнажённой вырванной душе покрыться
известковой корочкой. А потом снять небольшую квартирку – своеобразный плацдарм для
дальнейшего завоевания женского мира и построения нового образа жизни. Для передышки же
вполне сойдёт и прежнее общежитие, где его, возможно, помнят вахтёрши, где живут люди из
бригады: пусть порадуются, что теперь он такой же, как они (особенно те двое, самые
завистливые). Вопросов там, конечно, не миновать, да уж он найдёт, что наплести в ответ.
Поразительно: лишь мгновение назад у него была семья, был дом, как средоточие всей жизни, а
теперь уже нет ничего, и сам он полное ничто. Немало требовалось отваги, чтобы отправить себя в
такое моральное (а по сути, конечно, аморальное) путешествие. Только что-то уж много дрожи
внутри. Нет, не тянет он на великого завоевателя, далеко отставая от примера знаменитых
исторических личностей, которые ради своих амбиций не только бросали жён и детей, но и кроваво
расправлялись с теми, кто преграждал их путь. Ему-то, жалкому, лишь бы совесть свою одолеть,
да не столь большую вину чувствовать.
Кажется, что душа уже не привязана ни к чему – всё отсечено мгновенно. И эту несчастную
душу, как слепого котёнка тянет скорее ткнуться куда-нибудь в другое место, чтобы обрести новую
привязанность. «Ну, что ты пищишь и пищишь? – мог бы сказать ей сейчас Роман. – При чём здесь
какая-то привязанность? А если я хочу, чтобы какой-либо привязанности не было вовсе? Не лучше
ли жить без неё, ни к чему не цепляясь?» Только вряд ли душа бы его поняла. Это был бы
разговор на разных языках. У них сегодня полный разлад.
Двигаясь по двору, а потом по улице, Роман слышит, кажется, один и тот же телевизор,
прыгающий из квартиры в квартиру и лишь по-особому приглушаемый разными окнами: всюду
продолжается отечественный сериал. Его смотрит весь город и, очевидно, весь Советский Союз.
Места, откуда доносится реплики длинного диалога, кажутся фрагментами единого общества,
стянутого одинаковыми переживаниями, а вот он в этот момент очевидный отщепенец.
Через две механически преодолённые остановки Роман сворачивает в сторону своей прежней
110
общаги. На подходе к другому общежитию – общежитию пединститута – видит вышедшую откуда-
то сбоку девушку в узких брючках, с волосами, волной плещущимися на плечах. Роман ускоряет
шаги, подтягивается, идёт следом: фигурка девушки тоненькая, стройная, с точёной талией. Ох,
сколько раз когда-то в прошлом его приключения начинались именно с такого настороженного
охотничьего подхода. И что же, надо понимать это как первую возможность нового витка жизни?
Былая уверенность, однако, подрастеряна, да и девушка, похоже, относится к тому типу женщин,
которому он раньше вроде как не соответствовал: некая разница между людьми ощущается сразу.
Но, собственно, что ему терять? Примериваясь с первой фразой, как к прыжку на борт другой