Рассказ затянулся надолго, он обернулся в обширную лекцию, полную увлекательных подробностей. Владимир Павлович из опасения лишить себя удовольствия даже думать перестал про секрет удивительной осведомленности сына.
А секрет оказался очень простым и сам собой раскрылся перед Владимиром Павловичем какой-нибудь час спустя. Варвара Алексеевна с Колей отправились погулять немного. Владимир Павлович оставался один и от нечего делать бродил по квартире, заглянул в комнату Коли, случайно открыл ящик его письменного стола и обнаружил в нем многокрасочный иллюстрированный журнал «Кино» со штампом библиотеки. В очередном выпуске журнала среди прочих материалов были две статьи об итальянском киноискусстве и о Чарли Чаплине, поселившемся в Швейцарии. Беглого просмотра их было достаточно, чтобы понять, откуда Коля почерпнул не только все свои подробности, но и самые обороты речи, даже отдельные сравнения и метафоры… Превосходная память у мальчишки!
Владимир Павлович тихонько, как деликатный человек, нечаянно узнавший чужую тайну, положил журнал на прежнее место и даже на цыпочках выбрался из Колиной комнаты, хотя отлично помнил, что в доме пусто.
Когда жена с сыном вернулись с прогулки, он, ни в чем не признаваясь, как будто видом не видал никакого уличающего журнала, высказал еще раз свое удивление: откуда все-таки Коле так досконально известно об образе жизни Чарли Чаплина в месте его нового поселения и почему он так ревниво держит в секрете источник своей столь поразительной осведомленности?
— Не все ли равно? — пожал Коля плечами. — Просто я знаком с одним нашим крупным кинорежиссером… Устраивает тебя это? Он ездил недавно за границу, виделся там с самим Чаплином, ну и вот…
— Что? Что? Как? — теперь наступил черед отца взглянуть на сына с веселым, насмешливым участием, он погрозил ему пальцем. — Ты лично знаком с ним? И мало этого, он удостаивает тебя беседами на свои профессиональные темы? Коля! — с ласковым упреком произнес он. — Ну кому ты это говоришь? Постыдись!
— Не понимаю: чего ты хочешь? Почему вдруг цепляешься и не веришь ни одному моему слову?
— Странно! — со смущенным удивлением вступила теперь в разговор и мать. — Ты знаком с таким известным человеком, а мне никогда не говорил об этом. И ты еще хочешь уверить нас, что беседуешь с ним запросто, как со своим товарищем… Ну, подумай сам, ведь ни в какие ворота не лезет!
— А я все-таки бываю у него в доме. Очень просто. Мало ли что! Хотите — верьте, хотите — нет… Только, конечно, разговаривал он не со мной, а с другими своими гостями — режиссерами, артистами, писателями. А у него есть сын, мой товарищ, я недавно с ним познакомился, сверстник мой… Ну, и я как раз был у Димы, мы вместе с ним сидели там, слушали. Ну, неужели обо всем, обо всем вам надо докладывать, культ какой-то устраивать?
Отец и мать переглянулись. Владимир Павлович вдруг нахмурился, сказал с досадой:
— Ну, хватит, хватит! Заврался. Опять заврался! Скверно, Коля! Стыдно! — и пошел сердито шагать по комнате.
Казалось, тут бы и взять мальчишку в оборот, уличить его в бесстыдной и нелепой лжи, хорошенько подтрунить над его похвальбой, попытаться нещадной проработкой отучить его от непременного желания выставлять себя свидетелем либо непосредственным участником любых событий, строго-настрого предостеречь от фанфаронства, от тщеславной болтовни, которая способна лишь приводить его самого в глупейшее положение… Но разговоры эти неприятны, и Владимир Павлович малодушно увильнул от них, отделываясь скорее смущенными, чем гневными возгласами: «Хватит! Стыдно!»
Уклонившись от объяснений с сыном, он тем настойчивее упрекал и обвинял после жену. Он досаждал ей весь вечер и потом все утро.
Доведенная до слез Варвара Алексеевна отправилась в школу, к Евгении Николаевне.
Учительница долго не понимала: чего хочет от нее эта маленькая нарядная женщина? Лиловая шляпка с вуалеткой нависала над ее нежным и чистым лбом; поверх светлого бежевого пальто выглядывал воротничок вязаной кофточки; туфли на толстой, узорно простроченной по ранту каучуковой подошве тоже были лиловыми, и перчатки, и сумочка, и даже особенные, в виде крохотных кинжальчиков, застежки на пальто были того же лилового оттенка.
— Он не дает мне слова сказать! — жаловалась Варвара Алексеевна торопливо и жарко. — Честное слово, я почти не вижу его, приходит поздно ночью домой — и бух в постель… Представляете, как это весело? Но еще хуже, когда он остается дома и от нечего делать выдумывает такое…