Евгения Николаевна, ничего еще не понимая, с любопытством присматривалась к гостье: большие серые глаза возбужденно сверкали, в торопливом щебетании шевелились ярко накрашенные губки, сияли влажные ровные зубы.
— Простите, — прервала она, наконец, поглядев на свои часики и убедившись, что скоро конец перемене, — вы о ком говорите?
— Я? Ну, конечно о Владимире Павловиче! О своем муже! — с удивлением пояснила гостья.
— Так… Значит, у вас какие-то разногласия с мужем? По поводу сына? Что же его беспокоит? Я не поняла.
— Евгения Николаевна, дорогая, очень вас прошу, загляните сегодня вечером к нам, помогите мне… Честное слово, я больше не в состоянии! Объясните ему, что Коля вовсе не такой плохой, как ему кажется.
— Коля Харламов? Ваш Коля — плохой?
— Ну, вот видите! Я то же самое ему говорю.
Классная руководительница улыбнулась с ласковой снисходительностью и с достоинством человека очень занятого, привыкшего дорожить каждым часом своего времени, объяснила, что зайти не сможет.
В классе у нее тридцать восемь учеников. Тридцать восемь! У некоторых плохи дела, не то что у Коли Харламова, а она не всегда находит время заглянуть к ним домой, познакомиться с условиями их домашних занятий… Вот, например, Толя Скворцов. Что-то неблагополучное с ним творится с прошлого года! Но что именно? Напрасно она допытывается у мальчика, напрасно ищет встречи с родителями — в школу их не дозовешься, а дома никак нельзя застать, она уже два раза пробовала…
Варвара Алексеевна терпеливо дожидалась, когда учительница покончит с Толей Скворцовым и другими чужими мальчиками, чтобы снова вернуть ее к разговору о своем сыне. Но тут вскоре послышался звонок — педагоги из учительской направлялись в классы, — и Евгения Николаевна, уверяя гостью, что она может быть совершенно спокойна за своего Колю, тоже подвигалась к двери все ближе и ближе.
— Во всяком случае, — протянула она руку, прощаясь, — я всегда готова выслушать Владимира Павловича, пусть зайдет в любой день. Или лучше — у нас скоро будет родительское собрание, буду рада познакомиться с ним на этом собрании…
На ближайшем уроке в девятом классе Евгения Николаевна нет-нет да и возвращалась в мыслях к странному разговору с маленькой нарядной женщиной. Она привычно выводила мелом на доске тригонометрическую формулу, звено за звеном раскрывая перед учениками ход математических выводов. Мел крошился в ее руке. Падали крошечные зернышки мела на пол и изредка потрескивали, раздавленные под туфлями.
Потом она вызвала к доске одного из учеников — решать задачу с применением только что разъясненной формулы. Ученик уверенно и быстро писал строку за строкой. Можно было Евгении Николаевне порадоваться, втихомолку погордиться даже, что трудная формула так легко воспринята юношей, а она снова ощутила в себе смутное беспокойство… О чем? Ах, да! Колина мама… Странно — родители Коли Харламова, этого превосходного, талантливого ученика, гордости всей школы, очень серьезно повздорили меж собою из-за сына. Маленькая женщина в лиловом лепетала что-то невразумительное, бестолковое — бог с нею… Но все-таки ясно, что муж ее чем-то глубоко обеспокоен, очень тревожится за сына. Странно, очень странно…
Вернувшись на новой перемене в учительскую, Евгения Николаевна попросила уборщицу принести из буфета стакан чая с лимоном. Долго помешивала она в стакане ложечкой, пила чай сосредоточенно, маленькими глотками — так, что географ, обратив внимание, спросил:
— Что это вы, Евгения Николаевна? Задумались? Или утомились нынче?
— Разве? Не знаю… — улыбнулась она. — Нет, ничего… Впрочем, ваша правда. В который раз я, кажется, убедилась сегодня, что не в одних пятерках дело. Что ж пятерки!..
Потом она вышла в коридор, погулять на просторе. «И очень может быть, — неотступно держалась в ней одна и та же мысль, — очень просто, что этот самый… как его?.. Владимир Павлович прав и мы в школе проглядели в Коле Харламове что-то очень важное».
Незаметно для себя самой она поднялась на третий этаж, в свой седьмой «А». В классе, как и полагается на перемене, было почти пусто. Три… нет, четыре мальчика. Четвертый, не сразу замеченный, в самой глубине комнаты, ухватившись обеими руками за края парты, держался на ней головой вниз, пощелкивая в воздухе вытянутыми ногами в разношенных, потускневших желтых ботинках.
Евгения Николаевна прошла неторопливым шагом к окну. Три мальчика, с виноватым видом поглядывая издали на четвертого, слишком увлекшегося и ничего не замечающего в своем перевернутом положении, подошли к учительнице.