— Кто это? Не разберу… — спросила она.
— Воронин, — тихонько ответил ей один.
— Воронин! — громко окликнул товарища другой.
— Воронин! — удивилась Евгения Николаевна. — Комсорг класса, оказывается, неплохой акробат.
Теперь Костя Воронин, красный не от одного только мускульного напряжения, стал на ноги и кинулся вон из класса. Евгения Николаевна спокойно окликнула его, позвала к себе. Она бочком присела на подоконник. Одна нога ее касалась пола, другая покачивалась на весу. Сунув руки в карманы жакета, Евгения Николаевна с улыбкой оглядела всех четырех, подумала: «Знаю я своих мальчиков или не знаю?» — а вслух сказала:
— Так вот что… Запомните: в пятницу у нас родительское собрание. Первое родительское собрание в этом году. Скажите отцу или матери, чтоб непременно пришли… И всем другим ученикам скажите. И Коле Харламову обязательно скажите… В пятницу, в восемь вечера.
10. Родительское
В пятницу, во второй половине дня, Евгения Николаевна заканчивала дополнительные занятия с несколькими учениками седьмого класса. Их было девять, в том числе Алеша и Толя.
Готовясь отпустить мальчиков, Евгения Николаевна еще раз напомнила им, что сегодня родительское собрание.
— Скажите дома, чтоб непременно приходили… В восемь часов!
А было уже шесть и давно стемнело.
Ребята, освободившись, буйно кинулись вниз по лестнице, к раздевалке. Мелькнул один пролет, круто, на бегу, повернулся другой, и вдруг Толя, цепляясь свободной от сумки рукой за перила, притормозил бег. Гладкое, полированное дерево засвистело под его ладонью.
Алеша, бежавший впереди, оглянулся, подумал: «Директор!» Но никого вокруг не было, кроме уборщицы на площадке, подбиравшей в совок остатки сора.
Алеша снизу подивился на товарища: «Что с ним?» Толя застыл на верхних ступенях лестницы и со странным выражением лица прислушивался… к чему? Тишина была в опустевшей школе. Хлопали внизу двери — это убегали только что занимавшиеся вместе с ними ученики. Где-то звучало радио да из ближайшего коридора доносился легкий, едва уловимый гул вентилятора.
Алеша поднялся к приятелю.
«Что с ним?.. Забыл что-нибудь?..»
— Погоди! — шепнул Толя.
Алеша подождал. Но друг его не двигался, молчал и, скосив глаза, слушал неведомо что… Губы его приоткрылись в улыбке.
Да что с ним? Пойдет он сегодня домой или нет?..
— Сейчас… Погоди, — все так же, едва слышным шепотом. Потом он глубоко вздохнул. — Неужели не слышишь?.. — спросил он. — Репетиция идет!
— Да это же радио!
— Скажешь тоже! Когда ты слыхал, чтоб по радио настраивались?
В самом деле, в эту минуту стройные звуки сменились беспорядочной пробой инструментов — слышны были легкие звоны щипковых, тяжеловесные рулады духовых.
— Музыкальный кружок! — с завистью произнес Толя.
Видно было, как ему хочется побежать вверх и хоть издали, хотя бы сквозь закрытую стеклянную дверь зала, поглядеть на ученический оркестр. Но нельзя, время позднее, приходится спешить домой.
— Репетиция! — еще раз мечтательно произнес он и стал медленно спускаться по ступеням.
Если Толя так любит музыку, почему он перестал играть, бросил кружок?.. Ведь он уже лучше всех играл на аккордеоне!
— Почему! — Толя прибавил шагу. — А где время взять — и на школу, и на домашние уроки, и чтоб в кружке играть, и… и на все?!
На улице сильный ветер раскачивал голые деревья, фонари швырялись тенями, рябились желтые от света лужи.
Во дворе, у щербатого большого камня, откуда приятели обычно расходились в разные стороны, Толя спросил:
— У тебя кто пойдет в школу? Мать?
— Конечно. Отец еще на заводе.
— Знаешь, что? Алеша, вот что… Пожалуйста, скажи Александре Семеновне, пусть она и про меня спросит… Ладно?
— А ты своим так и не сказал? Боишься?
— У нас хоть говори, хоть не говори… Кто пойдет? Матери вздохнуть некогда.
— Отца пошли!
— Отца! Пошлешь его… отца! Ну, я пошел! — вдруг крикнул Толя, и, кажется, слезы блеснули у него в глазах…
Он побежал, неосторожно влетел с бега в большую лужу, она вспыхнула под ним, брызнула, обдав чуть не по самые колени. Толя, не задерживаясь, бежал дальше и в следующую секунду скрылся за входными дверями «красного».
Алеша поглядел вслед — что это опять с ним? — конечно, посочувствовал товарищу, даже погрустил, но немножко, самую малость, и отправился к себе.