Позже, когда ребятишки выбрались из дому, Толя накинулся с упреками на приятеля:
— А еще комсомолец! Чудной ты какой-то, Николай, честное слово! Никогда не разбираешься, где можно, а где нельзя забавляться твоими шуточками… Прицепился! Кого разыгрываешь! Стахановца!
— А хоть и стахановец… Чуточку выпивши, кажется… И сразу видать, что простачок. Как маленький или блаженный. Почему не пошутить?
— А ну тебя! — Толя сердился тем больше, что и Алеша с легкой улыбкой вспоминал о часиках и новеньких, скрипучих сапогах Рычкова.
В запутанных дворах ребят сразу проняло крепким ноябрьским дыханием.
В безветренном, но колком воздухе изредка реяло нечто неуловимое. Неужели снежинки? Алеша вытянул руку, и вот на обшлаге рукава осела одна крошечная мохнатая звездочка. Все трое, как завороженные, глядели на нее, пока не растаяли, не расплылись ее волшебные очертания.
— Снег идет! — тихо и восхищенно произнес Алеша.
Этажи окон глядели отовсюду цветными пятнами, темнели пустые крыши, зябли голые деревья.
— Снег! — торжественно объявил и Коля, показывая еще на один причудливый кристаллик, опустившийся ему на самый краешек плеча.
«Снег! — не вслух, про себя, подумал Толя. — А как не вызовет в понедельник Татьяна Егоровна, будет мне тогда снег…»
Алеша и Коля уже без всяких колебаний решили гулять сегодня, просто гулять, шагать по звонкой земле из улицы в улицу, — может быть, вот-вот снег пойдет и по-настоящему! Ах, хорошо бы! Скатать первый снежок — плотный, хрустящий комочек… Побросаться снежками с какой-нибудь мимо идущей группой девчат — то-то будет визгу и смеха!
Оживленно болтая, они пробирались темными дворами к мостам и широким улицам, полным огней. Толя следовал некоторое время за ними, но едва достигли они людных мест — набережной и нового большого сквера с розовыми гранитными столбами у входа, — как он, притворяясь, что сильно зазяб, повернул назад, домой. Напрасно друзья кричали ему вдогонку — он бежал, не оглядываясь.
Дома мать стирала в корыте. Пар подымался мглою к потолку. Проворно двигались руки в мыльной пене, открытые выше локтей, сильные, неутомимые, добрые руки матери. За столом, покрытым клеенкой, сидели отец и две сестрицы-близнецы, второклассницы. Отец, — вернее, тот, кого Толя нехотя называл так, — медленно свернул папироску, так же неторопливо облизнул ее, прикурил, но спичку не бросил, пристально следил, как догорела она и как потом, тускнея, сворачивалась червем. В каждом движении его были скука, лень, равнодушие. А две девочки, играя в лото, вытаскивали откуда-то из-под стола крошечные бочоночки с цифрами и потом долго не верили, что на картонках перед ними таких цифр нет.
Толя уселся с короленковским «Сном Макара» под свет зеленого рожка, но тут же, увидев, что мать заканчивает стирку, достал из-за сундука большую свернутую веревку, протянул ее на высоте по всей комнате, от трубы отопления до форточки в окне и далее назад, под углом, от форточки до двери.
— Толя! — позвал отец.
— Что вам?
— Вот чего… Завтра вечером никуда не ходи, двинем с тобой в одно место…
Вскоре белье, развешанное по треугольнику в высоте, разделило комнату на секторы, и в каждом секторе был свой, отдельный мир: один — в темной глубине, где мать после целого дня работы на конфетной фабрике, едва управившись со стиркой дома, уже занялась новым делом — готовила ужин семье, другой — за освещенным столом, третий — с кроватью и широким сундуком, с плетеным ковриком на полу, лежа на котором, кошка любовалась резвящимся вкруг нее новым потомством.
В другое время книга сразу увела бы Толю далеко прочь… Если не первая же ссора Макара со своей драчливой старухой, то поиски лисицы в чужих капканах высвободили бы его ото всех горьких мыслей. Но нынче воображение мальчика оставалось бессильным, мысль его упрямо возвращалась либо к понедельнику с его последним уроком Конституции, либо к сопоставлениям своего домашнего мира с Алешиным. И какое это было невыгодное сравнение!
«Завтра двинем в одно место…» Двинем! Толе незачем было спрашивать, что это за место. Он отлично знал — такое же точно, как десятки других, куда часто водит его с аккордеоном отчим. Опять будет в каком-нибудь чужом доме шумная пирушка, будет кислый, пронизанный спиртным перегаром и табачной вонью дух, будут дикие вопли под видом песен хором и танцы, похожие на драку, — а ему, Толе, придется играть весь вечер, играть без устали, играть все, что ни закажут шумные гуляки.
Аккордеон, некогда привезенный Егоровым с войны, после демобилизации в одном из городков Саксонии, — это сокровище, которое так осчастливило мальчика, страстного любителя музыки, стало теперь источником его тайных мук и позора… Не ходить? Да, он решился однажды и заявил отчиму, что больше таскаться с ним по пьянкам не станет.