— Да, именно так и получается. Поленился… Думал — авось сойдет и не вызовут его на уроке.
— Скворцов! Вот так просто? Вот такие жалкие, мальчишечьи расчеты у тебя, совсем взрослого человека, умеющего с толком и чувством разбираться даже в больших политических вопросах? Да ну же, объясни мне!
— Так вышло… Не знаю… Я пропустил… не мог… У меня не было времени, ну и вот… То есть я действительно не заглянул в учебник, а меня, как нарочно, вызвали.
— Скворцов! — громко и с возмущением произнес директор и потом повторил тихо, с сокрушением и укоризной: — Скворцов! Так хорошо сказал ты про труд — и в то же время авось учительница не вызовет, авось удастся обмануть ее… Или, по-твоему, труд — это только на заводах, на фабриках, в колхозах? А в школе? А работа твоих педагогов? И твои собственные занятия, твои уроки здесь и дома — все это труд или не труд?
Как ни суровы были упреки Александра Петровича, на лице его была добрая улыбка. Толя видел это и виновато улыбался ему в ответ. Видел он также, как Татьяна Егоровна достала из сумочки записную книжку, ту самую, куда она заносит все радости и все беды школьников, и, значительно поглядев на него, сделала в книжке быструю пометку.
16. Друзья раскрывают тайны
Потом была зоология, потом геометрия…
Наблюдая за другом и соседом по парте, Алеша начинал как будто постигать его странные, раньше казавшиеся необъяснимыми поступки и догадываться о причинах его непонятной скрытности. Приметы многих дней живо возникали в памяти, складывались воедино, группировались связно, выстраивались в цепочку причин и следствий.
Конечно, Коле Харламову нельзя было слишком доверяться, Алеша знал это лучше других. Но ему известно было также, что в своих фантастических преувеличениях Харламов всегда исходит из какого-нибудь правдивого, хотя бы и очень крошечного начала. Инстинкт и дружеская озабоченность подсказывали Алеше, что за Толиным ночным путешествием с аккордеоном кроется тайна, очень важная тайна, конечно, та самая, из-за которой Толя иногда выглядит таким отчужденным, злым или печальным.
Окончился последний, шестой урок. Алеша, собирая учебники в портфель, шепнул:
— Пускай все бегут, а мы потихоньку… Дело есть! Только давай от Кольки улизнем. Секретное дело!
Выйдя из школы, оба направились медленными шагами к набережной, в сторону от обычного, прямого пути к родным дворам.
Алеша стал укорять Толю в скрытности, даже неискренности. Он говорил с обидой, потому что сам никогда ничего не таил от него: дружба — так дружба.
Толя отмалчивался.
У гранитной стенки канала оба остановились. Вода курилась под ними, плотная, медленная. Возле мостика работала землечерпалка, вся в снегу, и какой-то паренек в ватнике, орудуя длинным шестом в лодке, кружился у бортов землечерпалки и кричал: «Шабашить!» С землечерпалки не откликались.
— Я давно вижу — переживаешь, — сказал Алеша после долгого молчания. — А не спрашивал потому, что надеялся — сам скажешь.
— Что толку говорить! — Толя положил поверх чугунной ограды свой холщовый портфелик и припал к нему грудью. — Все равно, ничего нельзя сделать.
— А хотя бы и так. На то и дружба, чтобы было кому душу раскрыть в случае чего, а не думать все про себя, в одиночку. У меня, смотри, никаких секретов нет, никаких тайных от тебя мыслей не водится.
— Хорошо, когда нечего скрывать… твое счастье.
— А что! И верно, счастье. Никаких от тебя тайн… Хотя, правда, есть одна мысль, но и то, вернее сказать, не мысль, не дело какое-нибудь, а так… Не знаю, как и назвать… Мечта! Но, если хочешь, я даже мечтой этой с тобой поделюсь… Хочешь?
— Ну, хочу.
У Алеши вырвалось это сгоряча, просто потому, что ему не терпелось вызвать друга на откровенность. Тут же, раскаявшись в своем порыве, он сказал:
— Нет, говори сначала ты.
— Нет, ты.
— За мной никогда остановки не будет. Я весь перед тобой!
— Ну, как знаешь…
И опять оба замолчали, глядя вдаль, на новый сквер, где было покамест гораздо больше мачт с круглыми матовыми фонарями, чем деревьев.
— Все тайны, тайны… Почему, например, ты не любишь, когда я к тебе домой прихожу? Давно вижу, что не любишь… Почему? Молчишь? Все молчишь? Ну ладно!.. Значит, хочешь непременно, чтобы сначала я про свое рассказал? Пускай!
Алеша решительно вскинул и свой портфель на ограду, пристроился вровень с приятелем, придвинулся к нему ближе, еще ближе, плечи их тесно соприкоснулись.
— Ладно! Слушай, — начал он. — Вот у нас будет послезавтра вечер… Так?
— Ну, известно.