— Когда это было?
— Да вот-вот… Слушайте… ей-богу… если его отцу или матери, все равно кому, устроить другое место, чтобы получали на двести рублей больше, — решился Алеша уже прямо подсказать, что надо делать, потому что он потерял терпение от бесплодно-сочувственных расспросов.
Но Евгения Николаевна, точно ничего не слыша, продолжала свое:
— Два раза никого не застала… Надо было еще пойти и еще, в самые разные часы, пока не увидела бы матери… Ах, боже мой, недаром такое отвратительное впечатление произвел на меня этот… как его… Толин отчим… Егоров!
Потом долго длилось молчание. Евгения Николаевна решительным тоном вдруг распорядилась:
— Анисимов, вы пока займитесь мальчиком, а я — матерью.
И она поднялась с дивана в учительской, давая этим знать, что разговор временно прерывается.
Алеша был не только разочарован, он был испуган.
— Не надо ничего говорить Толе! — взмолился он. — Не надо! — повторял он, обращаясь то к Евгении Николаевне, то к Сереже Анисимову. — Он никогда не простит мне. Это же тайна!.. Он только мне одному… как другу… и то с каким трудом!..
Но Евгения Николаевна, а за нею и Анисимов, утешали его взрослыми, по его мнению, пустопорожними словами:
— Ничего, ничего, не бойся… Ты правильно сделал, что рассказал нам все… И по отношению к Толе поступил честно, по-дружески…
До самого вечера Алеша томился в раскаянии. Но потом, в какой-то миг, наедине с собственной совестью, твердо уверовал, что никакой вины на нем нет, и сразу обрел утраченное после разговора с учительницей спокойствие.
17. Вечер в школе
С наступлением вечера пришли первые часы праздника.
С высоты седьмого этажа знакомая, привычная панорама города вдруг волшебно изменилась. Мир утерял плотность, и только по сквозным, обильно вписанным в ноябрьскую тьму, светящимся линиям можно было распознавать: вот Кремль, контуры его дворцов, стен, башенных ярусов; чуть левее — роща огненных колонн и высокие рельефы, складывающиеся в подобие шкафов, — Библиотека Ленина; ближе к реке и к фонарям на Большом Каменном мосту, что застыли в прыжке от края до края водной глади, высится нагромождение светящихся кубов — Дом правительства… А еще далее над всем городом стоит густая рыжая мгла от других, бесчисленных, но скрытых отсюда, огней иллюминации.
Любоваться ли зрелищем праздника сквозь балконную стеклянную дверь, или рассматривать самого себя в зеркале — себя и вот этот первый в жизни костюм, сшитый специально для него, а не переделанный из отцовских обносков, настоящий костюм, почти как у Коли, со многими накладными карманами и с пояском? Или еще раз, в последний раз, помечтать о том, что может случиться на вечере, на этом празднике в школе, от которого отделяют его теперь какие-нибудь полтора часа?
Алеше хотелось всюду поспеть, всем насладиться, ничего не упустить, — и в этой суматошной, неутолимой жажде впечатлений тоже был праздник. Из кухни распространялся по всему дому запах сдобы — тоже дыхание праздника. Часто звонил телефон — вызывал Коля, расспрашивал, советовался, он тоже был по-праздничному взбудоражен. А вот и Толя пришел не в обычном своем синем «лыжном» костюме из фланели, а в новенькой суконной гимнастерке, подпоясанной солдатским ремнем, спокойный, довольный, с доброй улыбкой: праздник и у него не омрачен — Татьяна Егоровна вывела ему хорошую отметку в четверти.
С приходом друга Алеша чуточку присмирел, насторожился, стараясь выведать по выражению лица, была уже у них Евгения Николаевна или не была.
— Марианна Сергеевна велела всем пионерам быть с галстуками, — напомнил Толя.
— Да, я знаю…
Похоже, не приходила еще к ним Евгения Николаевна. Слава богу!
В большом школьном зале у самого потолка подвешены две тяжелые, пышные вязки из хвои. Свисая и пересекаясь, они еще свежо пахнут зимним лесом. На стенах справа и слева, во всю глубину зала, выписаны по кумачу белилами октябрьские призывы ЦК КПСС к педагогам и школьникам:
«Учителя, учительницы, работники народного образования! Вооружайте учащихся прочными знаниями основ науки! Воспитывайте нашу молодежь в духе советского патриотизма! Готовьте культурных, образованных граждан социалистического общества, активных борцов за коммунизм!»
«Пионеры и школьники! Готовьтесь стать стойкими борцами за дело Ленина — Сталина!»
Хозяева и гости, мальчики и девочки, расположились двумя отдельными, настороженными друг к другу группами. Там, где коричневые или темносиние платья с белыми фартуками и воротничками, пустовало порядочно мест. Каждый из мальчиков неудержимо проносился мимо девочек, к своим, где уже трещали скамьи, заполненные слишком тесно, и где школьники за отсутствием мест стоя жались к стенам. Напрасно педагоги уговаривали их устраиваться на свободных местах. Все отбегали, готовые как будто последовать здравому совету, но тут же забивались в толпу своих подальше.