А там начались танцы, и снова пущены были в ход серпантин, конфетти, хлопушки. Становилось жарко. Спустя какой-нибудь час в приоткрытых кое-где фортках седыми и бурными космами клубился пар.
И уже ясно было, что нашим друзьям нечего больше ждать в этот вечер — ни удивительных чудес, ни самых естественных на балу событий. Так и будут они бродить по коридорам либо жаться в зале к стенам. Веселый шум, смех, голоса — все сольется для них в звучание вальса, всегда такого грустного, когда танцуют другие. Скоро, очень скоро, утомившись зрелищем чужого оживления и чужой радости, они отправились бы домой.
Но тут Коля, натанцевавшись вдоволь, держа под руку двух своих новых знакомых, — под руку! — направился через весь зал к простенку между окнами.
— Два Ленских зараз, — сказал он девочкам; одна была светловолосая, курносенькая и бойкая, с серыми ясными глазами, другая — смуглая, очень красивая, с горделивой, даже чуточку надменной осанкой. — Два Ленских, Алеша и Толя! Почему они не танцуют, на какую Ольгу дуются, сказать не берусь. Но ребята они отличные… Знакомьтесь… Лена и Таня!
— Давайте веселиться, — сказала светленькая, — будет вам, ребятки, стены подпирать. Чего вы, в самом деле? Больше жизни! Хорошо?
Алеша и Толя послушно кивнули, обещая больше жизни.
— Раз не танцуете, будем просто гулять, давайте рассказывать что-нибудь… Только не про алгебру! Сегодня об уроках или контрольных работах чтоб никто ни звука… А то штраф! Есть?
И опять оба мальчика движением головы подтвердили свое полное согласие.
Черненькая едва приметно переглядывалась с Харламовым, как будто убеждала его отказаться от какой-то тайной затеи, пока не поздно. Но Харламов мимолетным движением руки успокаивал ее.
— Лена! — тихонько окликнул он.
Светловолосая бойкая девочка метнула тогда на него быстрый, лукавый взгляд и начала:
— А вас, Толя Скворцов, я знаю, — сказала она певучим и язвительным голоском. — Уже давно знаю… — Увидев, что новые знакомые, как и обещал Харламов, вспыхнули от одних этих слов, она уже с безудержной лихостью ринулась в подсказанную ей забаву: — Нельзя же до такой степени любить музыку, Анатолий Скворцов!.. Все хорошо в меру… Какой вы, оказывается, впечатлительный! Скажите, пожалуйста! Становиться глухим и слепым ко всему на свете, если поют или когда играет оркестр… да так вы себе всю жизнь испортите!
Румянец все гуще заливал щеки Толи Скворцова, а девочка с ясными глазами, подстрекаемая столь очевидными результатами игры, покосилась на Харламова: «Все ли я сказала, что требуется, или следует еще прибавить что-нибудь?»
— Да! Я вас знаю давно, Толя… — И она заторопилась, выбрасывая слово за словом, как хорошо выученный урок: — Я вас встретила однажды в кино «Ударник», в фойе, перед сеансом, возле стенда с анонсами. Там тогда еще старик в кепке пирожное ел…
— Вот ей-богу… ничего не заметил, не помню… Значит, и в самом деле я… Черт-те что!.. — бормотал Толя.
Харламов выжидал конца объяснений с терпеливой улыбкой, которая только не говорила: «А вы, ребята, еще не верили мне! С вас три рубля, согласно условию. Сказал, что познакомлю с этой девочкой, — и вот вам она, знакомьтесь…»
Праздник, вот-вот готовый померкнуть для наших друзей, разгорелся ярче прежнего. Разговор, правда, долго не клеился. Как ни береглись, а все сворачивали на школу и педагогов, на уроки и всякие случаи с учениками и ученицами.
— Опять! — чуть не поминутно останавливала Лена и грозила: — Штрафовать буду… Буду штрафовать, по пятачку за ошибку, и всех разорю. Ну-ка, Толя… Что-нибудь про музыку… Вот, например, я была на днях в опере, слушала «Евгения Онегина». Ну, скажите мне, только самую-самую правду… Скажите, как по-вашему, хороший человек Онегин?
Толя ответил, что Онегин был очень умный, образованный и достойный человек своего времени, только с предрассудками. Лена энергично замотала головой: нет, нет, нет, она решительно не согласна… Евгений Онегин? Да это просто чванный, бессердечный себялюбец, он приносил всем страдание, от него шла беда и гибель всем, с кем он только ни соприкасался в жизни… Всем, всем! Разве неправда?
— Ой! — опять спохватывалась она. — Мы же хотели про музыку, а говорим опять про то же самое, про школу, про литературу… Толя! Да ну же!
К Лене то и дело подбегали старшие ученики, приглашая на танец. Анисимов с разгона, как на коньках по льду, заскользил к ней по натертому ради праздника паркету, уже издали вытянув ей навстречу руки. Даже сам Василий Михайлович, географ, веселый и добрый толстяк в золотых очках, тоже подошел, перед Толей почему-то извинился, а девочке сказал: «Один тур?» Но Лена даже учителю отказала, сославшись на усталость. Она всем отказывала, предпочитая оставаться с Толей.