Окончился массовый танец, и тогда из-за кулис, стремительная и легкая, явилась перед всеми Аврора.
Неужели это Наташа?
Ничего похожего на Наташу не было в юной принцессе со сверкающими драгоценностями на голове.
В единственный миг, когда злая фея Карабосс подсунула девочке свой роковой букет со спрятанным меж цветов веретеном, Алеше блеснул со сцены Наташин милый, затаенно смеющийся взгляд.
А там опять не стало никакой Наташи, была Аврора, существовавшая лишь колдовской волей седого человека за роялем. Казалось, умолкнет музыка — и все рассеется тотчас, как дым, как сон…
Король и королева, их челядь и гости беспечно любовались резвящейся девочкой: слишком она еще молода, а грозное заклятие предрекает беду лишь к тому, еще далекому сроку, когда минет детство!
Но разве можно уловить, когда завязь переходит в плод, а детство оборачивается в юность?
Аврора только что была шаловливым, забавляющимся, озорным подростком — и вот она уже взрослая девушка, лукавая и прелестная. Танцуя с последним из четырех своих кавалеров, что был в парче, она уже уверилась в своей вновь обретенной силе, и радовалась ей, и дивилась ей. Вот она снова закружилась лихо, как волчок, и вдруг, с последними тактами, припала доверчиво и нежно к плечу избранника, но тут же и опомнилась и отстранилась, стыдливо укрывшись букетом…
Потом Аврора танцевала одна, разбрасывая во все стороны цветы. Букет становился все меньше, меньше… Прыжок — и ликование на лице сменилось выражением боли и страха. Девушка, морщась, потрясла в воздухе рукой, она даже пососала ранку на пальце. В смятении кинулись к ней мать, отец, слуги… Но девушка снова танцует, она продолжает свой танец как ни в чем ни бывало. Она сделала один круг, другой, третий… Королевский двор успокоился. Но тут бедняжка содрогнулась, споткнулась — яд заклятья Карабосс проник ей в кровь. Слабея с каждым мигом, она еще боролась, сопротивлялась, но все сильнее становились толчки, она уже шаталась, и колени ее уже подгибались. Танцуя, Аврора рвалась из злых пут, но только еще крепче увязала в них. Она упала на одно колено и вновь поднялась. Последними судорожными порывами одолела она еще два-три такта и мертвая рухнула на пол…
Со всех скамей, со всех стульев приподнимались головы, чтобы лучше видеть распростертую недвижно девушку, над которой скрестились два дымчатых голубых потока света.
Седой человек в черном костюме еще играл, но в волшебном царстве не было больше движения. В первое мгновение это показалось Алеше странным — точно порвалась связь между звуковыми и зрительными впечатлениями. Но, мельком глянув на Толю, он тут же понял, что никакого разрыва нет, — напротив, новые музыкальные фразы находят свое полное выражение в самой неподвижности, в каменном оцепенении персонажей из сказки. Аврора мертва — вот о чем поет рояль. Она мертва… Но уже отдаленно, чуть различимо, пробивается знакомый мотив, тот самый, что всегда сопутствует фее-спасительнице с цветущей веткой сирени в руке. Это тема света, надежды, избавления, песня вечного торжества добра над злом. Песня феи Сирени звучит все явственнее, все ближе, все отчетливее и громче…
Потом был долгий антракт. Алеша с товарищами бродил по коридору, как просила Наташа.
Буфет на площадке бойко торговал, то и дело стреляли пробки из бутылок с газированными напитками. Дети ели мандарины и шоколад. По углам скапливались золотистая кожура цитрусовых вперемешку с липкими обертками из-под конфет.
Снизу грянул звонок. Заглянув в пролет лестницы, Алеша увидел того самого старика, что впустил их втроем на два билета. Старик тряс звонком над своим лучистым, лысым теменем. Значит, скоро второе отделение, а Наташи все нет…
Да будет ли она? Как непостижимым было ее превращение в таинственное существо из музыки и света, так невозможным представлялось ее возвращение из заколдованного царства в обыкновенную, земную жизнь.
Когда Алеша все-таки увидел ее — увидел вдруг, — он долгое время всматривался в нее издали, проверял, какая она. Наташа была еще проще и скромнее, чем всегда, — в коричневом ученическом платье с белым передником, с белым кружевным воротничком и манжетами. Она стояла перед двумя важного вида старыми людьми — мужчиной и женщиной — и внимательно слушала их. Такая же, как всегда! Только глаза у нее оставались еще особенными: слишком большими они были и ярко блестели.