Неукротимый шум, непрестанный гам, и смех, и плач, и споры, и вопли сливаются воедино в этих краях.
Алеша, добравшись до родных дворов, мимоходом ввязался в игру с лаптой. Зажав свой чемоданчик меж коленями, он перехватил высоко заброшенный под лаптой мяч и ловко запустил им в спину игроку, перебегавшему к своим. Вмиг разгорелся ожесточенный спор. Одна сторона играющих отказывалась признать действительным этот удар, а другая утверждала свой верх на том основании, что любой из игроков без труда поймал бы такую «свечку» и непременно «почкал» бы противника. Все равно «почкал» бы!
Спор все усиливался, и обе стороны одинаково бранили вмешавшегося Алешу, а уже тот был далеко и, подхватив по пути футбольный мяч из-под ног незадачливого нападающего, обошел неповоротливого бокового защитника, ворвался на штрафную площадку… Удар!.. И Алеша был окружен неистово орущими ребятами; он с трудом отбивался от них с помощью чемоданчика, широко размахивал им, кружась и отступая все дальше и дальше к большому дому.
Может быть, он застрял бы на некоторое время и возле волейболистов, дав и тут знать о своем возвращении, но вдруг увидел возле маленького кирпичного домика, известного под именем «красный», своего друга и одноклассника.
— Толька! — с радостным воплем кинулся он к нему.
— Здравствуй! — спокойно, даже с некоторой меланхоличностью, ответил приятель. — Я к тебе уже два раза заходил, спрашивал…
— Да вот сегодня, наконец, отпустили… А Колька еще на даче?
— Здесь. Все уже здесь. А то!.. Ведь через три дня в школу!
Оба уселись у самого угла «красного» на большой камень, источенный многолетними ударами дождевого стока с крыши.
Мальчики дружили давно. Скольким испытаниям уже подвергалась их привязанность, сколько уже было между ними размолвок и примирений, сколько настоящих ссор и острых обид! Но проходили дни, проходили и обиды, а добрые чувства, связывавшие их, становились еще крепче, еще надежнее.
Впрочем, один-единственный раз был у них разрыв, долгий и тягостный. Случилось это в прошлом году. Мальчики увлекались в ту пору фотографией и однажды, проявляя вместе снимки, испортили неизвестно по чьей вине красную лампу. Последовали взаимные упреки и обвинения. Ребята наговорили друг другу немало обидных слов, потом разошлись… Не вздумай тогда Толя объясняться письменно, все обошлось бы и, наверное, уже на другой день никто не вспоминал бы о вчерашних неприятностях. Но Толя написал приятелю письмо, горячо отстаивая свою правоту. Запечатав записку, он опустил конверт в почтовый ящик на дверях друга. Алеша подчеркнул в записке жирными, злорадными черточками две грамматические ошибки, поставил в конце большую единицу, приписал крупными буквами: «Брехня!» и в свою очередь кинул злополучный листок в ящик на двери у Толи.
После этого мальчики не разговаривали друг с другом три месяца. Оба втайне сожалели о случившемся, но оба старательно дулись друг на друга и держались с вызывающим достоинством. Зато, помирившись, оба соревновались друг с другом в предупредительности и уступчивости.
И все-таки, несмотря на такую испытанную дружбу, многое в Толе оставалось для Алеши непонятным и просто загадочным. Какая-то тайна разделяла их. Вечно Толя был чем-то занят дома, редко-редко он принимал участие в мальчишечьих забавах во дворе, не было случая, чтоб он позвал когда-нибудь к себе… Конечно, случалось, что Алеша и без всякого приглашения приходил к нему, но тогда Толя неизменно торопился под каким-нибудь предлогом увести его из дому. А бывало и так — Алеша только постучится, а уже Толя торопливо, испуганно кричит ему из-за двери: «К нам нельзя!.. Погоди, я сейчас выйду…» Тайны, тайны, вечные у него тайны!
— Ну, какие у вас тут новости?.. Было что-нибудь интересное? Рассказывай! — потребовал Алеша.
— Нет, ничего такого не было… Липы новые посадили в сквере. Потом водную станцию открыли возле Дома правительства. Вот и все, пожалуй…
— А ты опять все лето здесь? — И тут же, не дожидаясь ответа, Алеша прибавил: — Посижу с тобой, пока нашим время будет с работы возвращаться…
Толя поднял с земли прутик и стал чертить им в пыли всякие геометрические фигуры.
— Хотя, — колеблясь, размышлял вслух Алеша, — хочется скорее посмотреть, как у нас на балконе цветы… разрослись или нет? И еще интересно, что прибавил отец в нашей мастерской из инструмента. Хорошо бы — рубанок!
— Ну, успеешь еще…
— Да, пожалуй, — сказал Алеша с рассеянным, туманно улыбающимся лицом. — Пока сижу здесь, вот с этим чемоданчиком, так все еще еду, как будто еще не совсем расстался с лагерем, а пойду домой — и кончено… Понимаешь, — вдруг с большим оживлением признался он, — я в лагере этим летом танцевать выучился! Честное слово! И вальс умею, и западные танцы… Никогда так хорошо не было в лагере, как нынче.