Напрягая зрение, Паленый всматривался в темноту, пытаясь понять, что делают пассажиры автомашины. Она остановилась, и в свете подфарников замельтешили крупные мужские фигуры. Они как будто что-то искали.
Затем, спустя какое-то время, машина развернулась, и вскоре красные огоньки ее стопсигналов спрятались за холмами мусора.
Приметив место, где стоял автомобиль, Паленый выкурил еще одну сигарету, а потом заполз в свою конуру и забылся тревожным сном, который был очень короток – до первых проблесков зари.
Он проснулся мгновенно, словно его укололи шилом, с уже сформировавшимся решением. Выбравшись наружу, Паленый уверенно пошагал к старой дороге – напрямик. Когда из-за горизонта показалось солнце, он уже нашел, где точно останавливался автомобиль, и сосредоточенно разгребал малозаметный холмик рядом с дорогой.
Паленый не ошибся в своих предположениях – приезжавшие ночью люди в этом месте чтото закопали. Притом довольно глубоко. Он стал весь мокрым от пота, пока добрался до длинного пакета из прочного черного полиэтилена.
Что находится в пакете, Паленый понял сразу. Какое-то время он колебался, – может, лучше забросать яму мусором и оставить все как есть? – но затем любопытство взяло верх, и Паленый вытащил свою находку из ямы.
Пакет был на "молнии" и предназначался для транспортировки покойников. Открыв его, Паленый увидел молодого мужчину в дорогом костюме и при галстуке.
Он был убит двумя выстрелами: одним в грудь и вторым, контрольным, – в голову. Лицо его было сплошь в синяках и ссадинах; похоже, перед смертью мужчину сильно избили.
Обшарив карманы, Паленый разочарованно вздохнул – пусто. Если, конечно, не считать паспорта в кожаной обложке и маленького блокнота с отрывными страницами, предназначенного для записей. К блокноту была прикреплена миниатюрная шариковая авторучка. "Удобно…" – механически подумал Паленый.
Увы, если у покойника и были деньги, то о них позаботились убийцы…
Небрежно повертев паспорт в руках, Паленый уже хотел положить документ обратно, в карман пиджака мертвеца, однако какая-то сила, вопреки здравому смыслу, заставила его открыть корочки и посмотреть на фамилию, прописанную каллиграфическим почерком – Князев Александр Игнатьевич.
Пролистав паспорт до конца, Паленый обнаружил пять моментальных фотографий, которые покойник засунул под обложку. На них был изображен сам Князев в разных ракурсах и красивая девушка. Судя по пейзажам, снимки были сделаны на заграничном курорте.
Паленый встал перед весьма серьезной дилеммой: заявить о найденном покойнике в милицию или зарыть яму и напрочь выбросить из головы то, что он знал и видел?
После недолгих раздумий он кивнул головой, соглашаясь с разумными доводами своего невидимого оппонента, сидевшего внутри, и быстро все вернул на круги своя. Насыпав могильный холмик, Паленый неторопливо потопал к своей будке.
Паленый не был дураком. У него не возникало никаких иллюзии по поводу событий, которые должны были развернуться после заявления о находке трупа. Даже если менты и не повесят на него убийство Князева (а это бабка надвое гадала, то ли будет, то ли нет), ему все равно несдобровать.
Он был СВИДЕТЕЛЕМ – и этим все сказано. А тем, кто отправил Князева на тот свет, свидетели не нужны. Конечно, можно попросить защиты у властей, но кому захочется бесплатно защищать от убийц бездомного и никому не нужного изгоя?
И только когда Паленый начал разжигать костер, чтобы вскипятить чаю, он вдруг вспомнил, что у него в кармане паспорт покойника. Еще не зная, зачем все это ему нужно, Паленый механически сунул паспорт и блокнот в карман и тут же забыл о них, занятый похоронами мертвеца.
Прихлебывая обжигающую нёбо горечь, он долго с задумчивым видом вел незримый диалог со своим вторым "я", а когда алюминиевая кружка показала дно, хлопнул себя ладонью по колену и сказал:
– Ладно, что будет, то и будет!
Он решил оставить паспорт себе. У него не было никаких документов, из-за чего ему пришлось пережить много неприятных минут.
По причине отсутствия хоть какой-нибудь бумажки, удостоверяющей его личность, Паленому пришлось покинуть городские трущобы и поселиться на свалке; здесь ни документы, ни прописка не были нужны.
Естественно, Паленый понимал, что в городе и области он вряд ли сможет пользоваться паспортом Князева. Но Россия-матушка велика, а сделать обоснованное заключение о его личности, сравнивая фотографию в паспорте с изуродованным лицом Паленого, не взялся бы ни один эксперт.
Вообще-то Мотодром был его вторым домом. О первом Паленый ничего не помнил. Все его воспоминания начались год назад ранним весенним утром, когда он открыл глаза и увидел изумленные лица бомжей, окруживших кучу мусора, только что вываленную мусоровозом.
Паленый лежал среди отбросов практически в чем мать родила (если не считать нескольких лоскутков обгоревшей ткани), и мучительно пытался вспомнить, где он находится, кто эти люди и как его угораздило сюда попасть.
Мало того, первый же вопрос "Ты кто?" заставил его сильно удивиться и обеспокоиться – а и верно, кто он? Как его зовут, как фамилия?
Увы, в голове царили неразбериха и сумбур, как будто все слова энциклопедического словаря кто-то озвучил, затем смешал в кучу и набил ими доверху черепную коробку.
Этот невинный вопрос послужил тормозом, и Паленый, вместо какого-нибудь вразумительного ответа, начал что-то мычать и с глупым видом разводить руками. "Дурик…Наверное, с психушки сбежал", – решили бомжи и оставили его в покое.
Так он и остался на свалке, вопреки неписаному закону мотодромовских бомжей: всех чужаков – вон. Наверное, сыграло свою роль чисто русское отношение к умалишенным, обижать которых всегда было большим грехом.
Соорудив себе жилище и кое-как пережив лето на Мотодроме – он с большим трудом приспосабливался к жизни бомжа-старателя и зарабатывал на вторсырье сущий мизер, Паленый (это прозвище дал ему Тюнькин), как и большинство обитателей свалки, перебрался в город.
Ночевал он, где придется, – на вокзале, в подвалах и на чердаках домов, в колодцах теплотрасс. Там все-таки было теплей и уютней, нежели на свалке.
Но потом появился новый мэр, который устроил настоящую охоту на бездомных и попрошаек. Тем, у кого были документы, все же было легче – их не так сильно прессовали. Что касается Паленого, то он даже не мог назвать свою фамилию и имя.
А изъятый у покойника паспорт Паленый показывать боялся по вполне понятной причине – Князев мог значиться в розыске – и хранил его в тайнике, который оборудовал в своем жилище на Мотодроме.
Беспамятство Паленого вызывало подозрения у сотрудников правоохранительных органов, тем более, что он имел на удивление крепкое телосложение (хотя и был худым) и, раздетый догола, совсем не напоминал тщедушных, испитых бомжей.
Паленого подолгу держали в КПЗ, пытаясь выяснить личность, потом, убедившись в тщетности такой затеи, отпускали, чтобы спустя неделю или две его снова мог забрать очередной наряд патрульно-постовой службы.
И все начиналось сначала…
В конце концов, ему надоели мыкаться по тюремным камерам, и он, последовав совету Есесеича, в феврале перебрался на Мотодром, в свой "летний" шалаш.
К тому времени Паленый здорово окреп духом, приобрел надлежащую закалку, и теперь никакие трудности бомжовской жизни его не пугали.
Самое интересное – ему совсем не хотелось узнать о том, кто он и что было с ним раньше. Паленый смирился со своим полуживотным существованием и временами даже находил в нем какой-то смысл.
Воспоминания у него отсутствовали. Напрочь. По крайней мере, те, что касались его личной жизни. Иногда – чаще всего внезапно и не к месту – приходили на память литературные герои, фильмы, которые он когда-то видел, городские пейзажи, с виду знакомые горы…