Как-то он сидел у мольберта без работы. Неожиданно его рука сама по себе стала спешно наносить на холст мазки. Проявилось красивое, удивительно знакомое женское лицо. Долго всматривался. Ну, конечно же, это она - та, что он когда-то любил и безвозвратно потерял.
Теперь нередко, когда не было клиентов, он писал ее. И вот, что странно, если на первых работах она была молодой, почти юной, какой знавал ее в ту счастливую пору, то на последующих - выглядела взрослее. Всем этим работам он дал название 'Незнакомка'.
Портреты 'Незнакомки' продавались на "ура".
В один из осенних дней к нему подошла пожилая женщина с мальчиком, попросила написать портрет внука. Начал как обычно с уха, когда же дошел до глаз, его как ударило - ее глаза!
Рука дрогнула. С трудом продолжил. Спросил у мальчика, сколько ему лет, как зовут маму - все совпало.
- Бабушка, смотри, да ведь это мама! - Малыш указал на одну из выставленных работ.
Закончив писать, отдал женщине рисунок мальчика и портрет, на котором тот узнал маму. От денег решительно отказался.
Через неделю он обратил внимание на молодую женщину в темных очках, неподвижно стоявшую неподалеку. Она внимательно разглядывала выставленные работы, лицо ее прикрывал платок.
Подошла ближе, рассматривая последнюю работу, платок сполз. Сомнений не осталось!
- Разреши видеться с сыном, - едва слышно попросил он.
- Нет!
Резко развернулась, намереваясь уйти. Удержал ее за руку:
- Постой, у меня к тебе лишь одна просьба. Ты не можешь посидеть недолго? - указал на стульчик.
- Я писал тебя по наитию, подзабыл, хочу восстановить в памяти.
Она колебалась, чуть не силком усадил.
Быстро наносил мазки, опасаясь, что не успеет. Это был его звездный час, самая удавшаяся работа.
- Извини, этот портрет я оставлю себе, а любой другой или несколько можешь взять.
Она не торопилась с выбором, словно чего-то ждала.
- Я тебя люблю... очень... всегда любил, - почти беззвучно прошептал он.
Вздрогнула, качнулась к нему, но сдержала порыв. Глаза ее наполнились слезами. Опустила голову, боясь выдать себя, с трудом сдерживаясь, чтобы с рыданиями не броситься к нему.
Не поворачивая головы, указала на портрет, где она совсем молодая.
Сквозь пелену слез он смотрел, как уходила самая желанная, самая любимая, самая главная его женщина!..
Будь он решительней, ему удалось бы не только видеться с сыном, а, быть может, даже восстановить отношения с любимой. Не сумел, не распознал. Знать не суждено!
Написанный им последний портрет он сохранил и пронес через всю свою неприкаянную жизнь...
Эта встреча сломила его. Стал пить, безудержно, не просыхая, заливая свою боль, свою бессмысленную жизнь, покатившуюся отныне под гору.
В переходе его больше не видели, зато видели молодую женщину. Она приходила на его место, расспрашивала о нем - но никто не знал, где он и как его найти.
Он же допился до того, что потерял не только любимое занятие, но и собственную квартиру.
Среди собутыльников странным образом затесалась женщина, с которой, разумеется, он не только пил. И что любопытно, прижившись в его квартире, сама пить перестала.
Через некоторое время к нему в гости пришли судебные исполнители, и доходчиво объяснили, что пора освободить квартиру, теперь ему не принадлежащую, показав его подписи под соответствующими документами.
Так с легкой руки 'прекрасной незнакомки' он стал бомжем.
Приближалась зима, и он познал все прелести неприкаянности в условиях голода и холода. Жил он с такими же, как он 'избранными' в подвале заброшенного дома, где основная задача его обитателей заключалась в единственном - достать деньги на выпивку.
Как-то у мусорных контейнеров, где он копался, ему посчастливилось найти разбитую гитару. Кое-как склеил и, подыгрывая, стал петь своим новым друзьям известные песни. Даже эти опустившиеся мужи заслушались. Теперь по вечерам он давал концерты, собирая рвань с окрестных ночлежек.
Все решили за него: где-то раздобыли более-менее приличный костюм, рубашку, куртку, и посадили в переходе. Поставили банку для денег и заставили петь, ожидая легкого заработка.
Он стеснялся, прятался за бородой, опасаясь встретить знакомых. Пел известные еще с молодости песни. Молодежь равнодушно проходила мимо. Эти песни она не знала, а вот прохожие постарше останавливались, слушали, бросали деньги. Появились постоянные слушатели. Петь ему нравилось гораздо больше, чем ковыряться в мусоре, голос потихоньку окреп и приобрел замечательную хрипотцу из-за курения и регулярных выпивок, хотя ему теперь наливали меньше - кормилец как ни как!
В его репертуаре была песня: 'Что так сердце растревожено', он пел ее когда-то своей любимой.
'О любви немало песен сложено, я спою тебе, спою еще одну', - уверял он, нет, не слушателей, ее - свою единственную.
'Укажи мне только лишь на глобусе место скорого свидания с тобой', - умолял он, ни на что уже не надеясь, вспоминая времена, когда был счастлив и любим.
И вновь провидение оказалось благосклонным к нему. Был услышан той, к кому взывал.
Увидев ее, замолк. Приблизилась, всматриваясь в бородатое, испитое лицо. Стоял ни жив, ни мертв - только бы не признала!