Впереди – до боли знакомая картина – оцепленный желтой лентой квадрат в пару десятков метров. По периметру бродят несколько офицеров, а чуть поодаль небольшой группкой собрались чины повыше. Один из детективов раз за разом тщетно пытается закурить, но пламя зажигалки никак не может справиться с отсыревшей сигаретой. Две патрульных машины с включенными мигалками стоят неподалеку. Одному Богу известно, как им удалось проехать в эту чащобу.
В самом центре оцепленной территории полицейской лентой огорожен еще один участок – маленькая могилка глубиной не меньше трех метров. Вокруг копошится группа криминалистов, облаченных в специальные костюмы и маски. Рядом, повернувшись к ним спиной, стоит Малдер. Дождь с каждой минутой расходится все больше, и капли воды падают на взъерошенные волосы, ручейками стекают по лицу, шее, пропитывают и без того мокрое пальто. Но Малдер настолько погружен в себя, что не замечает этого. Кажется, он не слышит и не видит ничего вокруг.
У нее вдруг перехватывает дыхание и начинает сосать под ложечкой. Ощущение чего-то страшного и неотвратимого захватывает ее целиком. Леденеют руки, покалывает в сердце.
Она подходит к Малдеру и мягко, осторожно, словно боясь испугать, кладет ладонь ему на плечо. Он медленно оборачивается. На его лице слезы. Почему-то ей сразу удается отличить их от бегущих по щекам струй дождя.
– Скалли, это она.
Ужас и паника становятся все отчетливее. Ей хочется, чтобы он рассказал ей все и сразу, а не продлевал агонию этой пытки, но недостает решимости торопить его.
– Это она, Скалли. У нее сломаны обе руки.
– Что?
О чем он? Ощущение дежавю накрывает ее, как будто она точно знает, но не может заранее вспомнить, каким будет каждое его следующее слово.
– Это Саманта.
Ей с трудом удается спокойно дышать.
– Погляди сама. – Не сводя с нее немигающего пристального взгляда, он медленно поднимает левую руку и странным, театральным жестом указывает на яму.
Слегка пошатываясь, она подходит к могиле и, сделав паузу, чтобы собраться с духом, смотрит вниз.
Там лежит девочка – живая девочка неопределенного возраста. Улыбаясь во весь рот, она смотрит на нее пустым, бессмысленным взглядом. Руки ребенка вытянуты вдоль тела; искривленные, переломанные в запястьях кисти вывернуты под неестественно жутким углом.
Но вовсе не это повергает ее в полный ужас.
Она внимательней всматривается в лицо ребенка.
– Малдер!
Тишина.
Она оглядывается по сторонам, но его нигде нет. Ни Малдера, ни полицейских, ни криминалистов. Ни желтой ленты, ни патрульных машин. Только дождь, темный лес и глубокая могила.
Она старше, ее лицо похудело, а волосы стали темнее и отдают в рыжину.
Но это она.
Эмили.
Паника стремительно захлестывает ее, накрывает с головой. Ей хочется кричать, но слезы душат ее, и из груди вырывается только хриплый стон. Дождь льет все сильнее, и размокшая земля на краю могилы вдруг начинает осыпаться, уходить из-под ног. Скользкая листва довершает начатое: она оступается, теряет равновесие и обреченно понимает, что вот-вот упадет. Рухнет туда, вниз, в раскрытую могилу, и останется наедине с этим кошмаром навсегда, без надежды выбраться обратно. Потому что – это осознание приходит внезапно – там, на дне этой могилы, лежит не Эмили, и не Саманта, и не Лорен, а демон – чистое, абсолютное воплощение Зла. Она не знает, откуда взялась эта уверенность, но не испытывает ни малейших сомнений в том, что должна любой ценой удержаться здесь, наверху. В последнюю секунду она цепляется руками на кромку земли, и падения все же удается избежать. Но дождь, превратившийся к этому моменту в потоп воистину библейских масштабов, увлекает туда, вниз, целые потоки грязи напополам с полусгнившими ветками, прошлогодней травой и ворохом истлевших листьев, все больше размывая землю и уничтожая и без того ненадежную опору. Влажная земля крошится под пальцами, и она понимает, что это конец.
Но в самую последнюю секунду чья-то теплая и сильная рука хватает ее за запястье и одним рывком вытягивает наверх.
– Все будет хорошо. Не бойся, Скалли.
Она слышит тихий, слегка охрипший, обволакивающий спокойствием голос Малдера, и бушующая вокруг них буря внезапно стихает.
Она утыкается лицом ему в грудь и наконец дает волю слезам.
***
– Он здесь.
Детектив Пьюзи поспешно сорвался с места, указывая агентам в сторону уже знакомой им комнаты для допросов.
По тому, как притих Малдер, Скалли догадалась, что он испытывал то же непривычное для них волнение, что и она сама. После весьма странного разговора с Шейлой Беннетт они оба не знали, чего ожидать от ее супруга. Агрессивного отпора? Равнодушия и апатии? Слез? Станет ли он тоже просить их уехать и оставить их семью в покое? Или будет юлить до последнего, но в конце концов даст признание, подтверждающее ее вчерашнее предположение?
Уайатт Беннетт являл собой полную противоположность человеку, который находился в этой комнате накануне. Высокий статный мужчина с благородной сединой в волосах и правильными чертами лица. Из тех, кого принято сравнивать с хорошим вином и кто с годами становится только краше. Скалли не знала историю их брака, но готова была побиться об заклад, что Уайатт и Шейла прошли образцовый путь от короля и королевы выпускного школьного бала до идеальной американской семьи.
Он сидел на своем месте совершенно спокойно, словно происходящее было чем-то само собой разумеющимся. Его взгляд оставался отрешенным, чуть рассеянным, а в глазах была пустота, которая, кажется, поселилась там давным-давно. Как будто перед ними была лишь оболочка некогда жившего человека. «Он умер в тот день, когда пропала Лори», – вспомнила Скалли слова Шейлы и сейчас, глядя на Уайатта Беннетта, понимала, что та нисколько не преувеличивала.
«Лори у него была любимицей, он в ней души не чаял». Настолько, что перешел грань дозволенного? Или всему виной могла стать какая-то трагическая случайность? «Ненависть никогда не порождала столько преступлений, сколько любовь». Скалли не помнила, кому принадлежала эта цитата. Вполне вероятно, что никому. Возможно, это всего лишь мудрость, передающаяся от одного поколения защитников порядка другому. Но, так или иначе, годы службы неоднократно убеждали ее, что эта фраза абсолютно верна.
А что, если она сейчас исходит из неверных предпосылок? Что, если найденное тело вообще не имеет никакого отношения к Лорен Беннетт, и они раскручивают историю не с того конца?
Отвлекшись от гложущих ее сомнений, Скалли с удовлетворением отметила, что к ней – даже без успокоительных – кажется, возвращается способность к некому подобию аналитического мышления. Ободренная этим открытием, Скалли уверенно заняла место напротив Уайатта Беннетта.
Говоря начистоту, она не знала, с чем связано ее воодушевление. Вчерашний разговор с Малдером трудно было назвать приятным. Не говоря уж о том, что клубок ее личных проблем даже не начинал разматываться. И едва ли когда-нибудь начнет. Пока все шло к тому, что, устав от внутренних метаний, она попросту закинет его в метафорический «ящик», набитый еще десятком точно таких же.
«Он сказал, что любит тебя».
«И что с того?»
«С тем же успехом он мог сообщить, что Земля круглая. Можно подумать, ты этого не знала».
В ФБР выживало два типа женщин – феминистки и те, кто были их полной противоположностью. Первые прокладывали себе путь умом и упрямством, а вторые – как умели. Если и не по зову сердца, то в силу необходимости Скалли давным-давно привыкла отождествлять себя с первой группой. И с некоторых пор приучилась скептически смотреть на расхожие гендерные штампы. «Неужели, – возмутилась она про себя, – это старое как мир утверждение, будто женщины любят ушами, – чистая правда? Или сила этих слов вовсе не в их смысле, а в том, что их произнесли вслух? Скажи я ему то же самое, произвело бы это такой же эффект?»
«Ты и сказала. Но так, что эффект получился совсем другим».