– Если я не ошибся, то только представь, Скалли, как отчаянно эта девочка боролась за свое право на жизнь. За право быть любимой. Через что она прошла. И вот, пожалуйста: одно мое неверное решение – и ее больше нет.
Он наконец обернулся, глядя ей прямо в глаза.
– Я чувствую себя так, как если бы случайно прихлопнул крышкой от кувшина лягушку, которая сутками сбивала масло из молока и наконец-то выбралась наружу.
– Ты хотел помочь Лорен. У которой отняли возможность побороться за свою жизнь.
– Я хотел раскрыть дело, – нетерпеливо, почти сердито перебил Малдер. – Ты была права, Скалли. Я теряю контроль, когда расследование буксует. Когда считаю, что нащупал верный путь, но по какой-то причине не могу им воспользоваться. Кто знает, сколько бы дров я наломал, если бы не ты, – добавил он с горькой иронией в голосе. – Для моих жертв, наверное, понадобилось бы отдельное кладбище.
Это внезапное признание – чересчур драматичное, но не лишенное доли истины – почему-то смутило ее. Скалли ничего не ответила и, опустив голову, принялась рассматривать мыски своих полуботинок. Но Малдер, кажется, не обратил на это особого внимания.
– Ты не видела ее, Скалли. Ни единого проблеска чувств, ни одного выразительного жеста, ни одного яркого слова. Ничего, что выдавало бы в ней хоть какую-то индивидуальность. Знаешь, что мне сказала Сильвия?
Скалли вскинула голову, будто собиралась оборвать Малдера на полуслове. Но почему-то снова промолчала. Только нахмурилась, пытаясь понять, когда напарник ухитрился еще раз побеседовать с мисс Нильсен.
– Что увидела в этой девочке только одно – пустоту. Понимаешь? – В голосе Малдера появилась столь знакомая Скалли горячность. – Ей так хотелось стать другим человеком, что она «стерла» свою собственную личность. Вот только ничего из этого не вышло – не получилось ни превратиться в Лорен, ни остаться собой. Она… – Он замахал руками, подбирая нужные слова. – «Табула раса». И это все, что от нее останется, – пустота, белый лист. Никто никогда не узнает, как ее звали, кем она была, что с ней случилось, искал ли ее кто-нибудь. Ни-че-го.
– Жизнь, которой не должно было быть, – тихо произнесла Скалли. Они долго смотрели друг на друга, оба понимая, что Скалли говорит не о погибшей сегодня девочке. Или не только о ней.
– Но она была, – так же тихо ответил Малдер.
Он отошел от окна и забрался на кровать. К его удивлению, Скалли сбросила ботинки и пиджак и устроилась рядом с ним.
Малдер вытащил из-под подушки пульт и принялся переключать каналы с такой скоростью, что мог бы вызвать бы у эпилептика тяжелый приступ за считанные секунды. И в конце концов остановил выбор на какой-то старой несмешной комедии с Ширли Темпл на пике ее карьеры – маленькой, бойкой, пышущей счастьем и здоровьем девчушкой. Следующий час они провели, погрузившись каждый в свои мысли и вполглаза наблюдая за происходящим на экране.
Только когда сияющие восторгом лица главных героев, обрамленные цветочным венком с надписью «Конец», канули в небытие черного экрана, Малдер отважился бросить взгляд на Скалли. Та полусидела рядом с ним под каким-то неестественным углом, опершись на правый локоть, а вторую руку подложив себе под голову. Ноги скрещены в коленях, одна лодыжка заведена за другую. Малдер мог поклясться, что за последний час она не пошевелилась ни разу, и уже совсем было собрался прийти напарнице на помощь: ему казалось само собой разумеющимся, что человек, проведший в такой жуткой позе больше десяти минут, ни за что не сможет разогнуться обратно без посторонней помощи. Но, посмотрев на нее еще раз, убедился, что Скалли расслабленна и абсолютно спокойна.
Может быть, это знак. Что он наконец может задать вопрос, который все это время не давал ему покоя.
– Ты жалеешь, что нашла ее? – чуть охрипшим от волнения голосом спросил Малдер.
Скалли резко повернулась к нему, удивленная неожиданной сменой темы не меньше, чем самим вопросом.
– О господи… Нет. – Она помотала головой. – Конечно, нет, Малдер. Когда я сказала, что не любила ее – так, как ты подразумевал, – то имела в виду вовсе не это.
Он кивнул, не рискуя прерывать ее.
Скалли надолго задумалась, и он решил, что продолжения не последует. Но спустя какое-то время она все же заговорила:
– Я всегда была уверена, что у меня будут дети. Но никогда не обманывалась насчет того, на что это будет похоже. Не думала, что мне, как многим женщинам, легко удастся полюбить кого-то, кого я увижу впервые в жизни. Не ждала мгновенных и всепоглощающих чувств, которые возникнут сами собой – только потому, что я девять месяцев носила этого ребенка и одолжила ему половину своих генов. Но ведь я не вынашивала Эмили. Я не привыкала к мысли о том, что стану матерью. Не покупала кроватку и коляску. Не разговаривала с ней. Я не видела, как она делает свои первые шаги, говорит свое первое слово. Я не знаю, что она любила, а что ненавидела. Я не меняла ей подгузники, не выбирала игрушки, не заплетала косички, не готовила ей торт на день рождения. Да, я хотела ее удочерить. Я хотела научиться ее любить. Вот только мне не дали такого шанса.
Чтобы занять чем-то руки, она взяла с прикроватного столика брошюру с рекламой пиццерии и принялась сосредоточенно отскребывать с нее ногтем какое-то грязное пятнышко. Оно оказалось обыкновенным дефектом бумаги, и после нескольких резких движений на его месте образовалась дыра. Скалли недовольно нахмурилась и положила брошюру обратно на столик, аккуратно перевернув испорченной стороной вниз.
– Ты тоже отчасти прав, Малдер. Хотя я, в отличие от тебя, не считаю, что теперь лично отвечаю за жизнь каждой маленькой девочки на планете. – Она едва заметно улыбнулась, надеясь, что он не заподозрит ее в издевке над его горем. – Но я понимаю Беннеттов. Насколько это возможно. Потерять самое дорогое, найти его и снова потерять – я сама только что прошла этот путь.
Малдер кивнул. В комнате снова воцарилось молчание. Прошла минута или две, прежде чем он заговорил снова.
– Я никогда не говорил тебе, как мне жаль. Как мне чертовски ужасно жаль, что все это произошло с тобой. – Он посмотрел на Скалли, пытаясь взглядом передать то, что ему не удалось выразить в этой неловкой фразе. – Прости. Мне трудно подобрать слова.
– Я понимаю. Прости и ты меня – за то, что я сказала. Я люблю свою… люблю нашу работу. Просто иногда завидую тем, для кого работа – всего лишь работа. Я не хотела тебя задеть.
– Ну что ты. По сравнению со словами о том, что возможные отношения со мной пугают тебя больше, чем пуля в лоб, это просто цветочки. – Малдер грустно ухмыльнулся.
– Прости, – беспомощно повторила она.
Он помолчал.
– Могу я спросить, почему?
– Потому что… Черт, я сейчас снова тебя обижу.
Он улыбнулся.
– Тут не исправить уже ничего, Скалли. Жги.
– Потому что от этого веет какой-то… безвыходностью.
Он пораженно глядел на нее, словно не веря, что она действительно произнесла эти слова вслух.
– Надеюсь, это контрольный, Скалли? Или ты планируешь продолжать?
– Я не имела в виду других мужчин, Малдер. Боже мой. Просто это было бы так… просто. И банально.
– И приятно. – Он кокетливо вскинул брови.
Скалли вздохнула. Иногда его внезапные переходы от серьезного тона к шутливому раздражали ее, но обычно – постфактум – она испытывала за них благодарность. Эти дурацкие подколки не раз помогали прекратить разговоры, которые ни одному из них не хотелось вести. Или по крайней мере делали эти разговоры гораздо легче. Но сейчас ей требовалось довести свою мысль до конца.
– Наверное, мне просто хочется чувствовать, что я причастна к чему-то особенному, недоступному простым смертным.
– Наверное, ты просто боишься.
– Наверное.
– А знаешь, что думаю я?
– Хм?
– Что наша жизнь станет намного проще, если мы перестанем ходить вокруг да около. – В словах Малдера звучала искренность и какая-то не типичная для него легкость. И даже его голос как будто стал чуть выше и звонче, чем обычно.