Выбрать главу

«Кто там?» – произнесла Скалли одними губами, и Малдер так же беззвучно ответил: «Сильвия». Она раздраженно закатила глаза и рухнула обратно на подушку.

– Мне бы только попробовать еще разок. Прошу вас.

Вполуха слушая свою настырную собеседницу, Малдер наблюдал, как Скалли встала и неловко начала оборачивать вокруг себя простыню. Попытка провалилась: споткнувшись о валявшийся у кровати ком одежды, она выпустила края простыни, и та оказалась на полу. Малдер улыбнулся, а Скалли, махнув рукой, голышом проследовала в ванную.

«К черту. Проще вытерпеть еще один спектакль, чем спорить».

– Хорошо. Мы все равно едем в морг за результатами вскрытия. Встретимся там через час.

– Спасибо. Агент Малдер…

Не дослушав, он бросил трубку.

***

О содержании своего разговора с Сильвией Малдер поведал Скалли в машине. Та выслушала его с демонстративным отсутствием интереса, выразительно поджав губы, но дело обошлось несколькими громкими вздохами и полными скепсиса взглядами, и Малдер счел, что отделался относительно легко.

Беннетты не дали разрешения на вскрытие, и коронеру пришлось ограничиться внешним осмотром, который не выявил ничего необычного. Причина смерти – не совместимые с жизнью повреждения, полученные в результате падения с высоты.

Пьюзи, которого последние события, кажется, окончательно выбили из колеи, предпочел подождать в коридоре. Он приоткрыл дверь и заглянул внутрь, когда коронер почти закончил свой отчет, и с плохо скрытым отвращением в голосе сообщил:

– Тут к вам пришли. – Он кивнул куда-то в сторону, сопроводив свою реплику презрительным хмыканьем.

– Спасибо, Фрэнк. – Скалли произнесла эти слова со всей возможной мягкостью и выдавила из себя улыбку, словно пыталась извиниться за их поведение и то, с каким упорством они продолжали действовать – словно специально – наперекор ему и здравому смыслу. Точнее, продолжал, конечно, Малдер, но… Очевидно, что он и сам был этому не рад. И они все равно должны выступать единым фронтом. Делать каменное лицо, когда коллеги смеются им в лицо, сохранять полнейшую невозмутимость, слушая, как Малдер во всеуслышание излагает очередную безумную теорию, а потом изворачиваться в попытках придать ей хотя бы подобие научного объяснения – крест, который она добровольно взвалила на себя пять лет назад, в кабинете Блевинса, согласившись работать в «Секретных материалах». Эту ношу нельзя скинуть с плеч, немножко отдохнуть, а затем вернуться и водрузить обратно. Увы.

Бедняга Пьюзи. За последние дни Скалли прониклась к нему искренней симпатией. Полицейские нечасто встречали их с распростертыми объятиями и еще реже соглашались мириться с их методами расследования. Этот человек был совсем другим. До сих пор он вел себя максимально гибко и тактично, а они в качестве «благодарности» вызвали сюда эту сумасшедшую, которая и без того была у него что бельмо на глазу.

Чем бы ни закончилось это дело, оно, как пить дать, станет для детектива «тем самым» – вечным источником сожалений и ночных кошмаров. Такое найдется у каждого следователя, и это вовсе не голливудский штамп. Скалли вдруг представилось, как постаревший Пьюзи грустно сидит на берегу живописного озера с удочкой в руках, пока вокруг радостно носятся внуки и правнуки, и, отрешенно глядя в одну точку, пытается незаметно смахнуть рукой одинокую слезу. От этой картины ей стало так тоскливо, что она чуть было не расплакалась сама. Излишняя сентиментальность – еще один неожиданный побочный эффект антидепрессантов. Она не особо беспокоилась о нем прежде, но теперь познала во всей красе.

В этой истории ей было жалко решительно всех. Детектива, сходивших с ума от горя Беннетов, Лорен, ее альтер эго. Саму себя. И даже Малдера, который явно проклял тот момент, когда связался с Сильвией, а та почему-то назначила его своим конфидентом.

Вышеупомянутая Сильвия, впрочем, не вызывала у Скалли никаких положительных эмоций. Так что она подчеркнуто холодно отвернулась, отошла в сторону и, скрестив руки на груди, прислонилась к стене, всем своим видом показывая, что не собирается участвовать в предстоящем действе. А после, конечно же, не оставит от разыгранного здесь спектакля камня на камне.

Она с трудом сдержала ухмылку, когда Сильвия Нильсен зашла в прозекторскую. «Надену все лучшее сразу» – это было бы лучшим описанием ее внешнего вида: цветастая кофта с рукавами-воланами и большой вязаной розой на груди – настолько короткая, что едва прикрывала пупок, узкие джинсы, словно взятые напрокат у какой-нибудь старшеклассницы, заправленные в совершенно не подходящие для нынешней погоды белые сапоги на шнуровке, кокетливый золотистый клатч и обильный, весьма обильный макияж. «Можно подумать, явилась на концерт Долли Партон», – мелькнуло у Скалли в голове, и она сразу застыдилась этой мысли – чувство, которое часто испытывала, сталкиваясь с «белым отребьем» – странная комбинация брезгливости и чувства вины. Строго напомнив самой себе, что ее неприязнь вызвана вовсе не разницей в социальной принадлежности, Скалли вымученно улыбнулась женщине.

Та, казалось, сама понимала, насколько неуместно выглядит в обстановке морга. Неловкость сквозила в каждом ее движении, а прежнюю самоуверенность сменила отчаянно контрастировавшая с ее внешним видом стеснительность. Не исключено, что за это следовало бы поблагодарить детектива Пьюзи. «Уж он-то наверняка не удержался от комментария, когда встретил ее в коридоре», – подумала Скалли.

Она проследила за исполненным мольбы взглядом, который Сильвия бросила на Малдера, и поняла, что тот испытывает примерно тот же коктейль эмоций. А вишенкой на торте, без всякого сомнения, служит тот факт, что напарник сам позвал ее сюда.

После некоторых колебаний он все-таки смилостивился и, кивнув Сильвии в знак приветствия, жестом пригласил ее к каталке. Убедившись, что коронер ушел и она осталась наедине с агентами, Сильвия немного воспряла духом и подошла к телу «Лорен» с гордо поднятой головой. О ее истинных чувствах можно было догадаться только по тому, с какой силой она сжимала и комкала в руках свой несчастный истасканный клатч. «А держится молодцом», – отметила про себя Скалли, словно пытаясь этой похвалой загладить перед самой собой вину.

Окинув взглядом тело девочки, Сильвия осторожно взяла ее за руку и закрыла глаза. «В первый раз все-таки работала на публику», – раздраженно заключил Малдер: сейчас не было ни вскриков, ни нервного шепота, ни конвульсий. Она просто замерла рядом с трупом и стояла так не меньше пары-тройки минут. В конце концов сцена стала настолько странной и неловкой, что Скалли поняла: еще секунда, и она взорвется. Ни время, ни место не годились для этого низкопробного спектакля, и хотя бы из уважения к погибшей…

– Вижу его.

Агенты вздрогнули. Голос Сильвии – совершенно другой – твердый, уверенный, спокойный, на пару тонов ниже того колоратурного сопрано, на которое она срывалась в волнительных ситуациях, – разорвал тишину с той же неожиданностью, с какой лопается посреди шоссе ненароком «словившая» кусок арматуры шина.

Сильвия открыла глаза и отошла от тела.

– Я не разглядела лица. Просто вереница странных картинок. Никогда такого не видела раньше. – С неподдельным огорчением в голосе она добавила: – Ну почему ты отказываешься со мной говорить?

Малдер и Скалли, которых Сильвия не удостоила ни словом, ни даже взглядом, не сразу сообразили, что та обращается не к ним, а к погибшей. Она снова замолчала, сосредоточенно глядя на тело, но на этот раз никто даже не думал ее прерывать. Помотав головой, словно пытаясь выйти из ступора, она наконец повернулась к Малдеру.

– Кое-что есть. Я точно видела его – того мужчину. Опять со спины, но я уверена, что это он. Одет точно так же. Но теперь я вот что вам скажу: на нем никакая не рубашка. Это медицинская форма.

Малдер, нахмурившись, посмотрел на Скалли. Та задумчиво покачала головой. Сильвия внимательно следила за их безмолвным разговором, пытаясь догадаться о его содержании, и, очевидно, потерпев поражение, не выдержала и спросила: