– Это пригодится?
Малдер откашлялся.
– Спасибо, мисс Нильсен.
– Я правда хочу помочь, – страстно заверила она.
– Мы понимаем. Но пока не знаем, что вам ответить. Спасибо.
Малдер и Сильвия одновременно обернулись к Скалли. Ни один из них явно не ожидал услышать от нее эти слова. Тем более произнесенные с некоторой теплотой в голосе.
Скалли мягко выпроводила разочарованную Сильвию в коридор, с облегчением убедившись, что детектива там уже не было, а значит, неудобной сцены удастся избежать. Кивнув женщине на прощанье, она задумчиво проследила, как та села в свой старенький ярко-красный «понтиак», и в какой-то момент всей кожей почувствовала, что сзади уже возвышается долговязая фигура Малдера. Он, без всякого сомнения, и раньше имел привычку подбираться к ней чересчур близко и нарушать тщательно оберегаемое ею личное пространство. Поначалу это доставляло ей немалый дискомфорт, особенно учитывая их разницу в росте, но с годами Скалли научилась не обращать на такие вещи внимания. Забавно, что теперь, после вчерашней ночи, которую смело можно было назвать прощальными поминками ее личному пространству, она снова стала остро переживать его внезапные вторжения в остатки оного. По-другому остро.
– Сменили гнев на милость, агент Скалли? – послышался позади низкий голос Малдера, и у нее над ухом раздался тихий смешок.
– Она сумасшедшая, но, кажется, правда хочет помочь. Точнее, уверена, что помогает. – Скалли обернулась к напарнику, с трудом удержавшись от того, чтобы отступить на шаг назад. Он может понять это превратно. – Только давай больше не будем подпитывать ее иллюзии, хорошо?
– Скалли. – Он запрокинул голову и, громко вздохнув, снова посмотрел на нее. – Медицинская форма? – Малдер вскинул брови, ожидая реакции, но ее не последовало. – Лукас Хэмптон? Не кажется ли тебе…
– Не кажется. – Она выудила из кармана батончик мюсли и, сняв обертку, брезгливо поморщилась. Они не успели позавтракать, и этот артефакт был единственным, что ей удалось впопыхах умыкнуть из кафетерия в отеле.
Не эти ли батончики сняли с производства лет пять тому назад?
Малдер посмотрел по сторонам и, убедившись, что рядом нет лишних ушей, с улыбкой сказал:
– Я рад, что между нами ничего не изменилось. Ты все та же заноза в заднице. – Он подмигнул, а Скалли надменно подняла бровь.
– Похоже, что изменилось, Малдер. Раньше ты бы не рискнул так меня назвать, не надев предварительно бронежилет.
Он засмеялся и, еще раз оглядевшись, вдруг притянул ее к себе и поцеловал в губы – быстрым, почти мимолетным поцелуем. От неожиданности Скалли потеряла равновесие и едва не упала. Точнее, упала бы, если бы Малдер не засунул руки ей под пальто, сцепив пальцы у нее за спиной.
– Господи, Скалли… – прошептал Малдер.
Она вдруг поняла, что стоит, а точнее, висит у него на руках с закрытыми глазами.
– С чем этот твой батончик? Со вкусом протухшей рыбы?
Она толкнула напарника под ребра, и он, состроив несчастную мину и застонав, словно от боли, нехотя выпустил ее.
– Надо поговорить с Беннеттами, – сказала Скалли и, не оборачиваясь, решительно направилась к выходу. – Пусть расскажут нам про Хэмптона все, что знают. И попросим Пьюзи еще раз перепроверить его алиби.
***
Малдер не заметил никаких внешних изменений в доме Беннеттов. Все та же чистота и тишина. Только атмосфера здесь стала еще более тяжелой и гнетущей. Как в фильмах ужасов, когда в кадре – одно лишь безмятежное безмолвие, но зритель точно знает, ощущает каждой клеточкой своего тела, что из-за угла вот-вот выпрыгнет нечто жуткое и до катастрофы осталось совсем недолго. Он заметил, что и Скалли невольно поежилась, тоже уловив царившее в доме настроение. Сколько раз им уже доводилось вот так же сидеть на диване в очередной гостиной напротив очередных убитых горем родителей, жен, мужей? C той лишь разницей, что в этот раз перед ними были люди, потерявшие самое дорогое дважды.
Не требовалось быть психологом, чтобы догадаться: отношения Шейлы и Уайатта Беннеттов оставляли желать много лучшего. Они сидели по разные стороны дивана, вжавшись каждый в свой угол и, кажется, дорого дали бы за то, чтобы находиться сейчас в разных концах света, а не в одной комнате. «Интересно, – подумала Скалли, – как давно между ними пробежала черная кошка?» Когда пропала Лорен? Или пять лет спустя, когда она «нашлась»? Или много раньше, когда у него случился роман на стороне? Почему-то она не сомневалась, что Шейла знала об этом увлечении супруга. Ее можно было назвать кем угодно, но не дурой. Услуги так называемых экстрасенсов не в счет: отчаявшиеся родители нередко хватаются за любую соломинку. И кто стал бы винить их за это?
Скалли бросила взгляд на Малдера и вдруг задумалась: как им удалось сделать так, что трагедии и потери только сблизили их? В чем секрет? В том, что их объединяла в первую очередь работа? Ставшая одновременно и делом жизни, и клеткой, из которой они оба не могли и не желали выбраться? В том, что до сих пор им удавалось не спать друг с другом и их удерживало вместе предвкушение? Точнее, осознание того, что они обречены быть вместе?
Любовь или стокгольмский синдром?
«Да какая, в сущности, разница?» – заключила про себя Скалли и наконец решилась посмотреть Шейле в лицо.
Ярость, с которой та обвиняла их накануне в смерти «Лорен», выгорела дотла, сменившись полнейшим безразличием. Сейчас, с покрасневшими от слез глазами, растрепанная, в рубашке, застегнутой не на те пуговицы, она уже не казалась Скалли такой устрашающе высокой и статной. Так, должно быть, выглядели античные статуи, когда варвары принялись уничтожать и переделывать их на свой лад в период борьбы с языческими богами, – некогда прекрасные, а теперь – оскверненные, изуродованные. Жалкие в своей попытке сохранить былое величие.
Беннетт, напротив, являл собой полную противоположность своей супруге. Сейчас он почему-то напомнил Скалли ее собственного отца. Она никогда не видела того небрежно одетым – даже ранним субботним утром, когда в их доме всем было дозволено немного расслабиться: мать разрешала им валяться в кровати до полудня, есть на завтрак сладости и пренебрегать своими домашними обязанностями. Только отец всегда вставал ни свет ни заря и делал все строго по расписанию. Он никогда не терял хватку и даже после сытного рождественского ужина сидел за столом идеально ровно, так что по его фигуре, наверное, можно было сверять прямые углы. Идеальная военная выправка Уильяма Скалли была неотъемлемой частью его натуры. Но где приобрел эти качества Уайатт Беннетт? Едва ли в медицинской школе.
Погрузившись в свои мысли, Скалли пропустила тот момент, когда Малдер, по-видимому, произносил все приличествующие случаю слова. Соболезнования, впрочем, ушли в никуда: по крайней мере, ни Шейла, ни Уайатт на них никак не отреагировали, из чего Скалли заключила, что напарник решил умолчать о главном: последние два года с ними жила не их дочь. В этом уже не оставалось сомнений.
Откашлявшись, Малдер перешел к делу.
– У нас есть основания подозревать в причастности к делу вашего коллегу, Лукаса Хэмптона. Вы знали, что он не был тем, за кого себя выдавал?
Эти слова мгновенно заставили Беннетта вынырнуть из забытья, и только Шейла оставалась все такой же безучастной.
– В каком смысле? – хрипло спросил он.
– Его настоящее имя – Ричард Ли Кларк, – вступила в разговор Скалли. – Он работал врачом в Портленде, а в больницу Лост-Лейк, очевидно, устроился, предоставив поддельные документы. Это случилось после смерти его сына, – неохотно добавила она, отдавая себе отчет в том, что фраза может вызвать неоднозначную реакцию.
Шейла отвела взгляд от сложенных на коленях рук и впервые посмотрела на Скалли.
– Что он с ним сделал? – спросила она едва слышным голосом.
– Мы точно не знаем, – обтекаемо ответил Малдер, но, быстро поняв, что сейчас оберегать тайну следствия уже ни к чему, добавил: – Причинение смерти по неосторожности. Это несущественно.