— А больше ты ничего об этом не знаешь?
— Мне казалось, и это уже неплохо. Сейчас идет вторая стадия испытаний, и недалек тот час, когда начнется третья.
— Хорошо. Добудь побольше информации.
— Добуду. И я еще хотел сказать… как друг…
— Говори. — Я внутренне напрягся.
— До сих пор я не узнал ничего, абсолютно ничего, что имело бы хоть какое-то отношение к твоей подружке. Никакого намека на то, что она вообще существовала.
— Я понимаю.
— Я это говорю не для того, чтобы ты страдал. Просто… я знаю, ты поставил себе цель и тебе нужно знать правду. Что-то здесь происходит, что-то грандиозное, но, кажется, к ней это не имеет никакого отношения.
— А к чему имеет?
— Пока не знаю, но, похоже, к той статье, которая должна принести тебе Пулитцеровскую премию. Только лучше отнестись к этому как к новому сюжету, а не к делу об исчезновении.
Вероятно, он был прав, но я не мог с этим согласиться:
— Хорошо. Значит, давай раскопаем, что происходит, и добудем мне Пулитцера. И тогда Джен прочитает об этом и вернется домой, — пошутил я. Или не пошутил.
— Ну и геморрой же ты, — сказал он.
— Как ты разговариваешь с лауреатом Пулитцеровской премии?
— Это Ричард Килмер. Я уверен, что вы очень хорошо его знаете.
Камень заметил, что аудитория улыбается — заметить это было нетрудно, ибо аудитория состояла из одного человека. И этого человека здесь бы не было, если бы его коллеги чином пониже не расписали ему в красках и в подробностях достижения Камня.
И не было лучшего подтверждения его достижений, чем случай Ричарда Килмера. Это была первая у Камня повторная презентация. Соперничество свелось к трем финалистам, и это предпоследний раз, когда он должен общаться с ними. А потому они назовут свою окончательную цену.
Далее последовала двухчасовая видео- и аудиопрезентация, героем которой был Килмер. Камень свел комментарии к минимуму.
Когда презентация подошла к концу, Камень сказал:
— Как видите, стресс, которому подвергся мистер Килмер, чрезвычайно силен. Большей частью он задан извне, но в какой-то мере получен им самим в процессе его расследования.
Вопроса, который далее был задан, следовало ожидать.
— Похоже, его расследование продвигается. Что вы намерены с этим делать?
Камень тонко улыбнулся.
— Это продвижение произошло, как бы это сказать, в рамках разрешенного. Чем сильнее стресс, чем больше понимания, чем яростнее конфликт взаимоисключающих эмоций, тем очевиднее становится совершенство нашей системы. Наша цель — показать, что воздействие ее постоянно и не может быть отменено ничем.
Камень помолчал. Потом продолжил:
— Что бы Килмер ни узнал, чего бы он ни боялся, с чем бы ни сталкивался, ничто не изменит непреложную для него истину. Он знал эту женщину, он любил ее, он спал с ней, он хотел на ней жениться. Это реальность, в которой он живет.
— Но он придал этому делу публичность.
Камень решил быть искренним.
— Именно поэтому выбор пал на него — чтобы он начал приподнимать завесу секретности. Его умение донести свою мысль до широкой публики стало для нас способом продемонстрировать вам… и другим потенциальным покупателям… мощь того, чем мы обладаем, в форме, абсолютно достойной доверия.
— Без сомнения, она вызывает доверие, и мы очень заинтересованы. Однако вы понимаете, что для нас важна возможность как переделывать прошлое, так и определять будущее поведение.
Камень улыбнулся.
— Вот почему эксперимент продолжается и цена еще не назначена. Мистер Килмер будет вести себя так, как мы ему продиктуем.
— А точнее?
— Он не склонен к насилию. Насколько нам известно, он никогда не дрался. Он писал, что смертная казнь — это варварство.
— К чему вы это говорите?
Камень опять улыбнулся.
— К тому, что Ричард Килмер совершит убийство.
В девять утра раздался звонок в дверь. Я открыл — передо мной стояла Джен.
У меня вырвался то ли всхлип, то ли стон — негромкий и нечаянный. И тут я понял, что это никакая не Джен. Это Элли.
— Прости, — сказала она. — Надо было тебя предупредить.
— Ничего. Я рад тебя видеть.
Она обняла меня.
— Можно мне войти?
— По мне, так тебе и здесь хорошо.
Она засмеялась, и мы вошли в квартиру.
— Кофе, — сказала она. — Срочно.
Я налил нам кофе.
— Я без тебя скучал, — сказал я.
— Надо было тебе позвонить, но я боялась, что ты станешь меня отговаривать.