Я откинулась на спинку стула, переваривая услышанное.
— Так ты не прогонишь меня? — прошептала я.
Грим нахмурился.
— Нет, — твердо сказал он.
Я полностью расслабилась.
— Спасибо, — тихо поблагодарила я.
Грим встал, направляясь ко мне.
— Не нужно меня благодарить. Мы здесь придерживаемся правил. Хаммер наплевал на них и с ним разберутся, — жестко сказал он. — Хочу попросить тебя оставить этот разговор между нами. И тот инцидент тоже.
Он кивнул в сторону коридора.
— Не думаю, что Хаммер будет очень гореть желанием поделиться историей, как крошечная бабенка чуть его не стерилизовала.
Такое ощущение, что он вот-вот улыбнется, и в его голосе мне послышались нотки уважения. Я была потрясена.
— Кроме того, если Хансен узнает, то может закончить твою работу. Не хочу, чтобы в моем клубе начались проблемы из-за киски, даже если она — старушка. Кем ты сейчас и являешься, — постановил он.
Я кивнула в ответ.
— Возвращайся на вечеринку, наслаждайся временем со своим стариком. Не позволяй словам пьяного идиота забраться тебе в голову, — приказал он.
Я встала и удивила себя до чертиков, поцеловав Грима в загорелую щеку, а затем выбежала из комнаты, прежде чем он забыл, что должен быть большим плохим президентом мотоклуба, а не заботливым, мудрым человеком, дающим советы по отношениям.
К счастью, я не встретила Хаммера на обратном пути на вечеринку и с радостью вернулась в объятия Хансена, позволив ему крепко поцеловать меня перед всеми.
Чего я не сделала, так это забыла слова Хаммера. Вместо этого, позволив им поселиться глубоко внутри, испортив ощущение тепла, которое изначально излучало чистоту и счастье.
Глава 6
Две недели спустя
— Ты сегодня собиралась в темноте, девочка? Кажется, ты забыла надеть штаны, — прокомментировала бабушка, когда я встретила ее в общей комнате дома престарелых.
Здесь царило такое веселье, какое только может быть в подобном учреждении, со старыми-престарыми диванами и древним телевизором, по которому шло какое-то шоу. Нас окружали пожилые люди, некоторые выглядели хорошо одетыми и относительно стабильными, другие были одеты в рванье и что-то бормотали себе под нос. Самой печальной мне показалась старушка в меховых тапочках, рассеянно смотрящая в окно. Во время каждого моего визита сюда, она сидела на том же самом месте, глядя вдаль.
— Что сказать, бабушка, не каждый из нас обладает таким вневременным чувством стиля, как ты, — ответила я.
Мое платье с принтом в стиле ампир доходило до середины бедра и имело расклешенные рукава. Сапоги до колен означали открывали лишь небольшой участок кожи. Я считала, что выгляжу потрясно, как и Хансен, который всего несколько часов назад выразил мне полную признательность за мои сапоги. Бабушка явно не была согласна с самопровозглашенным знатоком стиля и горячим байкером, который, казалось, навсегда поселился в моем сознании. И, вероятно, в моем сердце.
Она неодобрительно покачала головой.
— Можно подумать, я тебя ничему не научила, — огрызнулась она.
Неправда. Она научила меня жизни, полной горечи и негатива, возможно, это не вредит внешности, но ведет в дом престарелых с диагнозом слабоумие. Не то чтобы этого кто-то заслуживал, но, возможно, карма сыграла здесь свою роль.
— Все еще тратишь время, играя на компьютере, вместо того, чтобы поучить настоящую работу? — Она перешла от моего наряда к моему занятию со скоростью сегвея.
— Я — графический дизайнер, бабушка, это не совсем игра на компьютере, — объяснила я, как и бесчисленное количество раз до этого. Не важно, что я действительно хорошо справлялась со своей работой и приличною зарабатывала. Деньги, которые помогали оплатить то, что не покрывала страховка этого учреждения.
Она отмахнулась.
— Не хочу слышать оправданий, почему ты не устроилась на настоящую работу. Предполагаю, это из-за той компании, с которой ты водишься. Байкеры, — это слово она выплюнула с отвращением.
Вы могли бы подумать, что с таким надменным отношением бабушка была дамой из высшего или среднего класса, которая никогда не сталкивалась с такими людьми, как «головорезы», с которыми я проводила время. Поэтому, приведу некоторые доводы в пользу того, почему она попала под данный стереотип.
Дела обстояли совершенно иначе.
Она растила меня после смерти родителей в месте, которое можно было бы условно назвать гетто. Или, по крайней мере, на границе гетто. Наш дом был крошечным и ухоженным, с безукоризненным садом и пластмассовой скамейкой, но по дороге в школу и из нее я постоянно проходила мимо торговцев наркотиками и бандитов. У бабушки, жившей на пенсию, а когда у нее появилась я, еще и на государственное пособие, имелось некое избирательное видение. Нашего окружения для нее не существовало. Она вела себя так, будто лучше других, прекрасно видела все мои недостатки, которых было много. Она все же давала мне кров и пищу, — когда решила, что я не «толстушка», — и была матерью моей мамы, так что заслуживала некоторой степени уважения. Несмотря на ее нрав бешеной мегеры.