Мало-помалу Джина-Фердэнэ начала осваиваться с обстановкой, с теми условиями, в которые она попала.
Она, как испуганный котенок, попавший в стаю собак, забилась в угол, на теперь уже «своем» тюремном топчане, и тихо сидела. Ее глаза горели каким-то непонятным страхом первоначального испуга, бегали, вернее, осматривали все и по всем углам камеры. В камере было еще три женщины по возрасту старше Джины. Пока они сидели каждая на своем топчане, таком же, как и у Джины, и думали каждая о чем-то своем. По всему было видно, что они опытные заключенные, хорошо знакомые с тюремными условиями и тюремными законами. Но они пока что никак не реагировали на появление новой сокамерницы. Видимо, еще не пришло время, когда надо будет начать разговор с «новенькой».
Джина, хотя и пришла в себя и собиралась с силами, но еще не приобрела той формы, того состояния души, когда она способна будет отвечать на все любопытства сокамерниц. Она еще не обрела той уверенности и артистичности, которые позволили бы ей говорить с опытными сокамерницами на равных. Ей еще чего-то недоставало. Но она и сама не знала чего? Она внимательно, но незаметно осматривала сокамерниц и пыталась определить: какая же из них та, которая ей нужна? Именно это сейчас и нужно было Джине-Фердэнэ. Нельзя ошибиться! Ошибка может оказать плохую услугу. Но как поступить? Что надо сделать, чтобы не совершить ошибку? Ошибка может очень дорого стоить!
Так, забившись в угол, думала и мысленно рассуждала Джина. От этих мыслей и оттого, что не приходят к ней в эти минуты те мысли, которые помогли бы ей разгадать эту тайну, у нее закружилась голова, и она почувствовала себя так плохо, что ей пришлось напрячь все свои силы, чтобы не впасть в бессознание. В бессознательном состоянии можно что-то сказать не то, что надо, и загубить дело. А это очень опасно.
Но в это самое время одна из сокамерниц поднялась со своего топчана, подошла к Джине, положила на ее плечо свою тяжелую и не совсем приятную руку и тихо сказала:
— Фердэнэ! Как же ты сюда попала? Видимо, допустила оплошность! Ошиблась. Поверила.... Но ты же была неподкупной, ты никому не доверяла. А где-то допустила промах и сгорела. В наших делах промах недопустим. Он очень дорогого стоит! Тебя подставили или сама промахнулась?
Джина-Фердэнэ мысленно благодарила Бога и судьбу. Ей не надо теперь придумывать, с кем из сокамерниц начинать разговор о деле, ради которого она попала сюда, в эти тюремные застенки. Но и так сразу нельзя все открывать. Надо также все разузнать. Но сокамерница сама подошла к ней и назвала ее имя! Это тоже нельзя сбрасывать со счетов. «Не могли же они за эти полчаса, ни одним словом не обмолвившись, на расстоянии договориться? Все ведь на моих глазах!» Так думала Джина-Фердэнэ и тихо ответила сокамернице: «В нашем деле все бывает. Бывают и промахи, бывают и подставки. Трудно стало работать на этой стезе».
Сокамерница посмотрела в глаза Джине-Фердэнэ, села рядом с нею, рассказала ей, как они прокололись на перевозке наркотиков, и назвала людей, которые предали их интересы.
У Джины в легенде были эти имена. Она широко раскрыла глаза и спросила: «А где они теперь? Вы знаете их адреса? Им надо отомстить за то, что мы здесь!»
Собеседница тихо сказала: «Это бесполезно. Пока мы здесь — мы ничего не можем сделать».
— Н-е-т, дорогая! Я буду им мстить всю жизнь. И не только им, но и их потомкам, — сказала Джина-Фердэнэ и закрыла лицо руками. Она это сделала так, как это делала настоящая Фердэнэ.
Сокамерница обняла Джину-Фердэнэ и тихо сказала: «Успокойся, диэточка. Не надо так переживать».