Выбрать главу

При очередном посещении представителей Посольства Вадим показал им свое произведение и попросил, чтобы приехал православный священник и освятил изделие и благословил, с позволения Господа Бога, на дальнейшие молитвы перед ним.

* * *

Она уходила на утес и не оставляла записку об этом. Она уходила в одиночество. Она уходила в мечту, в грезы. Об этом она не хотела никого извещать. Это была ее тайна, которую она хранила в своем сердце. Она была счастлива в эти минуты одиночества, поглощенная воспоминаниями о далеком прошлом, мечтами о самом дорогом, оставшемся в той далекой стране; там, где она была безгранично счастлива... Рахима она безмерно уважала, привязалась к нему, а когда родился сын — его сын, у Джины появилась любовь — к отцу своего сына... Но полюбить Рахима так горячо и страстно, как она любила, — в той далекой и тоже приморской стране — Джина не смогла, хотя, по ее собственному признанию, он был достоин такой чистой любви и привязанности, которая должна быть между любящими друг друга супругами.

Вот и ходила она на Змеиный утес, чтобы там, в окружении тропических джунглей, никто ей не мешал мечтать и в этих мечтах, хоть короткое время, побыть вместе с тем, другим, которого она вот уже более двадцати лет оставила в далекой стране и не видела и не знала, жив ли он, но по сей день любила его и не смогла позабыть.

В этом коротком счастливом одиночестве ей казалось, что тот другой сидит с нею рядом и они вместе слушают чарующую музыку там, в ресторане, куда они приехали и их проводил в отдельную комнату приветливый служитель.

Смотрит Джина, лежа на Змеином утесе, на проходящие на горизонте белоснежные корабли и думается ей, что они плывут в ту далекую страну, где остался тот любимый другой, и хочется ей поплыть вместе с ними к своей мечте, к своему любимому и незабываемому.

Джина никогда не ушла бы с утеса и вечно оставалась бы здесь со своими грезами, но сюда приходил Рахим с ружьем и восточным кинжалом на поясе, нежно целовал ее, возвращая ее к реальности, и уводил вниз, где ожидала их машина, на которой он приезжает. Все прерывалось, и опять начиналась реальная жизнь...

* * *

В один из торжественных дней по случаю празднования дня рождения Джины в их доме собрались самые близкие друзья семьи: сотрудники Посольства и нужные люди посольств других государств.

Торжественный ужин подходил к концу, и Джина села к фортепьяно и стала музицировать и напевать песенки. Потом она распелась, куда подевалась ее скромность и стеснительность, и она исполнила в полную мощь своих возможностей и умения «Сказки Венского леса». Эти вещи у нее получались особенно хорошо.

Гости дружно аплодировали ей, а один гость из иностранного посольства подошел к Джине и в знак благодарности поцеловал ей руку и на чистом языке Северной страны попросил ее исполнить несколько цыганских песен.

Джина даже зарделась от этих похвал и новых просьб. Немного пококетничав, она взяла семиструнную гитару и под ее аккомпанемент стала петь цыганские песни. Иногда даже одновременно исполняла танцы.

И вот в момент исполнения песенки «Не вспоминайте меня, цыгане...», как раз когда она спела «...пою в последний раз...», в это самое мгновение оборвалась струна и издала такой заунывный и трагический звук, что все присутствующие впали в какое-то непонятное оцепенение. Джина тоже почувствовала что-то трагическое и бросила гитару на свободный диван. От этого легкого удара инструмент издал настолько минорный и еще более грустный, до боли трагический аккорд, что все гости почувствовали, словно у них внутри что-то оборвалось. Оцепенение их усилилось, и установилась такая тишина, что каждый слышал не только биение своего сердца, но и биение сердца соседа. Это было что-то непостижимое, трагическое предчувствие чего-то страшного и неотвратимого. Кто-то из гостей, более близких к Джине, прослезился. Казалось, что это страшное и неотвратимое вот-вот наступит и что это ужасное и трагическое уже у порога. Будто какая-то потусторонняя сила движет это трагическое событие и приближает его хотя и медленно, но уверенно, с постепенным ускорением, приближая его к кому-то из хозяев дома — этого чудесного обиталища счастья и благополучия.