— Д-а-а, — еще раз протянула Симюэль. — Этот подонок Мухамат всегда спасал свою заскорузлую шкуру за счет гибели других своих сообщников, служивших ему верою и правдою. Вот и теперь он сидит на улице Тараканьей, где был клуб тараканьих бегов, и меняет валюту всех государств мира. Чувствует себя прекрасно, взял другое имя Дауд и теперь в полной безопасности. Иногда переправляет большие партии зелья. На малые дозы он больше не клюет. Ему подавай большой куш. Малые дела его больше не интересуют. И людей подобрал новых. Из старых его сообщников уже почти никого не осталось. Разве только одну Гюль-Гюль еще не заложил. Но если что, то и ее не пожалеет.
Джина-Фердэнэ, услышав исповедь Симюэль, про себя повторила в уме имя Мухамата, тихо сказала:
— Милая Симюэль, Гюль-Гюль тоже скоро будет здесь, в этих застенках. Мухамат-Дауд, как ты его назвала, легко расстанется и с нею, со своей шваброй. Он подберет для своих прихотей другую, более молодую и более красивую. Ведь ты, Симюэль, была его самой близкой, и все свои дела он доверял только тебе. А теперь? Теперь ты здесь, а он, как ты сказала, превратился в менялу валюты и жирует в тараканьем клубе. Так?
Симюэль подтвердила кивком головы.
— Какие же планы у тебя, Симюэль? — спросила Фердэнэ. — Ведь что-то надо делать? Надо что-то предпринимать! Здесь сидеть и киснуть в этой вонючей клоаке нельзя! Если мои адвокаты хорошо сработают, а я надеюсь, что сделают все, чтобы вытащить меня отсюда, я обещаю тебе, Симюэль, вытащить и тебя, если ты не освободишься раньше меня.
Так рассуждали сокамерницы по поводу сегодняшнего положения и намечали действия на будущее. Да какое там будущее, когда они изолированы от общества и сидят под самым пристальным присмотром надзирателей.
Пока Симюэль и Фердэнэ вспоминали прошлое и кое-что говорили на будущее, дверь камеры открылась с лязгом, стуком и каким-то неприятным металлическим визгом. На пороге появился надзиратель, а за ним стояли два вооруженных охранника.
Надзиратель назвал имя Тахиры и ее подружки-сокамерницы и приказал забрать вещи и выйти из камеры.
Как только заключенные ушли, через две-три минуты их топчаны примкнули к стенке и заперли на замки. В камере остались Симюэль и Фердэнэ. Теперь они могли свободно говорить о своих делах, и их никто не мог услышать.
Симюэль, хоть и давно уже сидела в заключении и не имела никакой связи с волей, но была хорошо осведомлена о том, что творится с ее бывшими подельниками, и знала обо всех изменениях в их деятельности. Видимо, она имела какие-то тайные каналы, по которым узнавала происходящие изменения в ее бывшей организации и что происходит с ее подельниками. Она была в полном курсе всех дел, происходящих в ее организации.
Симюэль вызвали к следователю, и в камере осталась одна Джина-Фердэнэ. Вдруг открылась кормушка, и через нее в камеру влетел комочек. Фердэнэ быстро подняла комочек и увидела, что это туго скомканная бумага. Она развернула ее и с удивлением прочитала: «Симюэль, тебе подсадили утку. Будь осторожна». Тот, кто бросил эту записку, перепутал. Он думал, что увели Фердэнэ, а Симюэль осталась одна в камере. Иначе он не решился бы бросить эту записку в камеру.
Фердэнэ порвала записку на мелкие кусочки и бросила их в парашу. Тщательно перемешала кусочки бумаги с содержимым параши так, чтобы нельзя было заметить бумагу.
Она подумала: «Надо скорее заканчивать разведку и сматываться. Иначе Симюэль узнает всю правду, и тогда мне не быть живой. Эта «диэточка» способна на все... Добра ждать не от кого».
Фердэнэ постучала в дверцу «кормушки» и, когда она открылась, попросила разрешения вынести парашу. Ей разрешили это сделать. Фердэнэ избавилась от улик, которые могли привести к осложнению отношений между нею и Симюэль.
Вскоре возвратилась в камеру Симюэль. Настроение у нее было подавленное, и Фердэнэ не стала приставать к ней с расспросами, — успокоится, придет в себя и сама расскажет обо всем, подумала Фердэнэ.
Заканчивался первый месяц пребывания Джины-Фердэнэ в тюремной камере вместе с Симюэль. Симюэль так прониклась доверием и уважением к Фердэнэ, что все то, что она знала о деятельности Мухамата и всей его организации, она без малейшей утайки поведала своей новой и пока что единственной сокамернице. Джина-Фердэнэ уже не знала, какие поставить вопросы перед Симюэль. Что у нее еще выяснить. По мнению Джины, Симюэль выложила все, что имела. Больше с нее выжать нечего, и Джина дала знать об этом тем, кто держал с нею связь все это мучительно опасное время. Она просила новых указаний и считала, что дальнейшая работа с Симюэль дополнительных сведений не принесет. Симюэль все, что знала, все выдала. У нее за душою ничего не оставалось.