Джина сидела, выслушивала несправедливые обвинения в свой адрес, и у нее закипал гнев на этого грубого и неумного человека.
Как только он выговорился и у него были израсходованы все мыслимые и немыслимые аргументы, Джина тяжело вздохнула, поудобнее уселась на своем стуле и заявила осипшим от гнева голосом:
— Я больше не могу, да и не желаю выслушивать бредни в свой адрес от людей, которые должны заниматься по-деловому изучением и подбором должностей для сотрудников главка, знать их все положительные и отрицательные качества, писать приказы о назначении на ту или иную должность, докладывать эти приказы начальнику, тот подписывает — и в путь-дорогу, дорогой работник. А вы по непонятным причинам обвиняете работника в том, что ему и во сне не снилось. Обвиняете честного и преданного человека в чем угодно, во всех грехах, к которым он не имеет никакого отношения. Вам что, просто нужно выговориться в таком тоне или вас зуд берет?.. Если вы не прекратите издеваться надо мною, я вынуждена буду подать рапорт на имя начальника главка с просьбой назначить расследования всех ваших «фактов» и уволить меня из органов. Я больше выслушивать ваши бредни не желаю и не буду.
Сказав эти слова, Джина поднялась и вышла из кабинета незадачливого работника отдела кадров, даже не отметив у него пропуск. Выйдя из кабинета, она вспомнила, что без отметки в разовом пропуске ее не выпустят из здания главка. Возвращаться обратно, чтобы сделать нужную отметку в пропуске, она не хотела, поэтому поднялась выше этажом, вошла в приемную начальника главка и попросила одного из его помощников сделать соответствующую отметку в пропуске.
Дежурный помощник начальника главка удивленно посмотрел на Джину и спросил, почему она не сделала отметку там, у кого была? Джина не выдержала, у нее нервы были на пределе, заплакала и очень коротко, но внятно рассказала о беседе с работником отдела кадров — Гаврилой. Помощник начальника главка не задал ни одного вопроса Джине, попросил ее присесть в кресло, а сам поднялся и ушел к начальнику. Буквально через две-три минуты вернулся и попросил Джину зайти к начальнику главка.
Джина еще не оправилась от слез, вошла в кабинет руководителя главка и смиренно стояла перед огромным столом, за которым сидел широкоплечий седовласый генерал с большим количеством орденских планок на груди. Планки указывали на огромные заслуги генерала перед Родиной. Беззвучно говорили о том, что перед нею сидит заслуженный человек, не один раз рисковавший своей жизнью при выполнении задания.
Джина узнала в генерале своего бывшего начальника Особого управления группы войск за рубежом, откуда она была откомандирована в Главное управление Центра. Она не знала, что ее бывшее управление расформировано, а ее начальника генерала Пересветова Василия Петровича перевели в Центр на должность начальника главка. И когда дежурный помощник доложил, что работник отдела кадров главка Гаврила оскорбил его бывшую сотрудницу, которую генерал хорошо знал и ценил ее за добросовестное отношение к службе и успехи, он возмутился и приказал немедленно вызвать к нему обидчика.
Генерал встал, вышел из-за стола и подошел к Джине. Нежно положил свою сильную мужскую руку на плечи хрупкой молодой женщины и тихо сказал: «Успокойся, доченька... не придавай особого значения разговору с невоспитанным человеком». Джине так стало обидно, что она уже не могла держаться и перед генералом зарыдала.
В эту минуту в кабинет вошел тот человек, который обидел Джину, предъявляя ей незаслуженные обвинения, и положил на стол какую-то бумагу. Генерал сел в свое служебное кресло, быстро пробежал глазами положенную работником отдела кадров бумагу, взял ее и на глазах у изумленного кадровика разорвал пасквиль. Сурово посмотрел на кадровика, вздохнул, снял телефонную трубку и позвонил начальнику отдела кадров: «Иван Павлович! Ваш работник несправедливо обвинил Джину в том, в чем она не виновата. Направьте ее служить в Энский военный округ, а своего работника накажите за нетактичную беседу с нашими сотрудниками. Джина через полчаса зайдет к вам за назначением. — Сурово взглянул на стоящего перед ним незадачливого кадровика, сказал: — Идите, я не хочу разговаривать с невоспитанным работником».