— Отчество у вас странное, не из немцев будете?
— Не диковинней вашего имени, — Иван провёл языком по пересохшим губам. — Кеша, а у тебя водички не будет?
Иннокентий Константинович раздвинул шторы, захватил с подоконника большую пластиковую бутылку воды и протянул Ивану Рудольфовичу. В комнату заглянула полная луна, осветив противоположную стену комнаты с закрытой дверью. Вода оказалась холодной, пить приходилось мелкими глотками. Мозги немного промывались, Иван не спешил и пытался восстановить события последних дней. Память возвращалась урывками…
После смерти матери, приняв в наследство половину жилой недвижимости, ранее принадлежащей усопшей, Иван Рудольфович стал единоличным собственником небольшой двухкомнатной квартиры на улице Гороховой и тут же вошёл в зону риска. Оказаться в середине девяностых единственным владельцем жилой площади в центре Санкт-Петербурга и при этом постоянно топить печаль в вине становилось опасно для жизни и здоровья…
Конечно, отдельная квартира коренного ленинградца по меркам культурной столицы была не бог весть что, это вам не «золотой треугольник» между Невским проспектом, Фонтанкой и Невой. Принадлежащая семье Шильд квартира, из окон которой открывался шикарный вид на шпиль Адмиралтейства, располагалась на пятом этаже старинного дома недалеко от Сенной площади. Недвижимость петербуржца оценивалась примерно в тридцать тысяч долларов и стоила своих денег. На теперь уже единственного владельца недвижимого богатства обратили внимание ещё в похоронном бюро, где безутешный сын вместе с сестрой усопшей пытались оформить ритуальные услуги.
Ивану Рудольфовичу быстро пошли навстречу, сделали большую скидку и не только посоветовали, но и привели его для дальнейшего оформления наследства к честному и ответственному нотариусу, контора которого располагалась буквально напротив их скорбного бюро по улице Достоевского.
Мужчина в расцвете сил хорошо помнил разные события, случившиеся с ним много лет назад, но никак не мог полностью восстановить в памяти последний год своей жизни. Память и силы по мере погружения в болото алкоголизма ухудшались такими же темпами, и воспоминания последних дней давались с трудом. Периодически возникали картины постоянных застолий с различными персонажами. В голове удерживались множество деталей покупки алкоголя и начала распития спиртных напитков, но со временем окончательно стёрлись финалы посиделок и все лица, с которыми Иван бражничал.
В памяти ещё сохранилось получение им наличных и оформление расписок за проданную квартиру. Но количество денег и суть текста на бумаге в голове не задержались. Да и гражданин великой страны особо не напрягался, так как мозаику последних событий он уже не мог выстроить последовательно, и у спившегося человека не было основы для объективной оценки сложившейся ситуации. К сорока годам мужчина выглядел на все шестьдесят. И сейчас вспоминать ничего не хотелось, а просто хотелось водки.
— Водочки бы? Грамм пятьдесят. — Ваня вопросительно взглянул на Кешу.
— Потерпи, дружище, ещё с полчасика. Скоро Алик подойдёт, и мы с тобой вступим в партию роялистов, — ответил сосед по комнате и посмотрел на старый будильник, стоящий на подоконнике.
— Какая ещё партия? Опохмелиться надо, иначе — кирдык!
— Вот и я ап чём! Ваня, что не приходилось тебе ещё баловаться спиртом заморским по имени «Рояль»? Девяносто шесть градусов! Из одной литрухи враз четыре бутылки водки получается. — Иннокентия захлестнули приятные эмоции. — Ещё Леонид Ильич Брежнев сказал в своё время, что экономика должна быть экономной. Тут, товарищ, главное, чтобы наш спирт с золотой полоской на этикетке был. Этот «Рояль» самый роялистый будет. Без запаха. С синей полоской паленой резиной воняет, а с красной — шампунем отдаёт. Вот тебе, Рудольфович, и весь коленкор на сегодняшний день.
— А ты, Кеша, действительно стал твёрдым членом партии роялистов. — Иван всё же через силу улыбнулся. — Пойдём на улицу, подышим, пока твой Алик спирт притащит.
— Алик теперь наш общий будет, а не только мой. — Сосед взгрустнул, забрал бутылку и глотнул водички. — И не выйти нам отсюда, товарищ дорогой, ибо заперты мы крепко и решётки на окнах.
— Вот и ни хрена себе! — новый узник прилёг в раздумье на матрас. — Попал я, однако. Мы что — в тюрьме? Надо в милицию сообщить.
— Не надо.
— Это ещё почему?
— Здесь милиция нас не бережёт. Потом расскажу. — Сосед тоже опустился на свою скрипучую кровать, закинул руки за голову и добавил, глядя в потолок: — Ваня, я тебе сейчас один умный вещь скажу, ты только не обижайся, ладно?