— Поручик! Ежели мы бы с вами обвенчались, то вы меня бы любили, как любите армию? – графиня Александра Степановна провоцировала, и в игре находила отступление от скуки – так гимназистки дразнят дворника дохлой крысой.
— Да-с, милостивая государыня, обожал бы! — Андрей Анатольевич порывался поцеловать ручку графини, но Александра Степановна не позволяла.
— А ведь после свадьбы вы бы доносили на меня в тайную канцелярию, Андрей Анатольевич!
Услужливо бы доносили себе на потребу, чтобы вас в звании повысили до генерала!
— Как можно-с, Александра Степановна! Никогда-с! – поручик упал на колени, вскочил, белой лайковой перчаткой стряхнула пыль с панталон. – Никогда бы не предал-с вас!
— Но это же скучно, без интриги, Андрей Анатольевич.
С образцовой честностью в свете капитала не наживешь!
— Действовал бы по собственному соображению, мон ами!
— Ах, Андрей Анатольевич, оставьте!
А, если бы меня отправили на каторгу в Сибирь, то по собственному соображению без раздражения последовали бы за мной туда, где дикие тунгусы, холод, олени, ягоды и вечный, весенний снег, поручик!
— Никак нет-с, графиня Александра Степановна!
В Сибирь на каторгу не последовал бы за вами, потому что как – вы Государственная Отступница, а я присягу давал Государю Императору!
Устав не позволит мне пойти за вами в Сибирь к тунгусам; оскорбительна для офицера каторга.
— Оскорбительна не каторга, а ваша наглость и дерзость, Андрей Анатольевич! – Александра Степановна сошла с гамака, как Императрица сходит по трапу с корабля «Верный». – Я думала, что вы питаете ко мне чувства, а вы – безнравственный и хитрый, как турок. Дзэн!
Не провожайте меня, поручик! – графиня Александра Степановна в гордом одиночестве пошла к фонтану, где резвились нагие гимназисты.
ДОПУСТИМОЕ
В Зимнем Дворце проходил ежегодный бал в честь Английского посла.
(В Англии балы в честь русских послов запрещены, но проводятся тайно при поддержке союза шахтеров и пуритан.)
Светское общество, блеск бриллиантов, изысканейшее шутки, потрясающие наилучшие графини и княгини, отважные генералы, модные и богатые князья с графами.
Среди приглашенных особое внимание дам и кавалеров занимал князь Мышкин Егор Афанасьевич, только что прибывший из Швейцарии, где проходил курс Камасутры.
Князь Егор Афанасьевич недавно в России, в лучших домах Санкт-Петербурга еще не принят, но занимателен и таинственен в своей неожиданности – так эстеты гадают по поводу пола балерины.
Мамаши подталкивали в сторону князя Мышкина дочерей на выданье, словно груши катили к бочке:
— Иди, иди, мон шер, выведай у Егора Афанасьевича – богат ли он, или в долгах, как в шелках.
За границей нынче модно, когда молодые люди растрачивают состояние на африканок.
Покупают за свои деньги чужие диковинные болезни.
— Ах, маменька, неудобно мне, что свет подумает, если я первая подойду без стыда к мужчине, словно кобыла на лугу скачет к жеребцу?
Пойдут сплетни, кумушки заверят, что я безнравственная, нечестна, словно жемчужина просверленная.
— Ежели не пойдешь, так другие выгодного жениха уведут, словно в омут без головы! – маменьки шептали дочерям после раздумий, словно взвешивали золото на аптекарских весах. – Ты же не просто подойди, а с видимой причиной – так Королевы посещают тяжело больных радетелей Отечества.
Подобные разговоры велись между мамашами и дочками во всех углах залы для торжественных приемов в напудренных париках.
Старая графиня Ольховская Елена Павловна взглянула на решительных конкуренток и первая подвела к князю Мышкину свою дочку — ослепительной красоты утонченную графиню Ольховскую Людмилу Викторовну.
Князь Мышкин оказался остроумным, грассирующим, всесторонне развитым эстетом с достаточным чувством такта и несравненно благородный, как олень.
Пока мамаша рассматривала его бриллиант в булавке на галстуке, князь Мышкин пригласил молодую графиню Людмилу Викторовну на первый танец, как под венец позвал.
В сиянии завистливых улыбок, в обожающем причмокивании генералов графиня Ольховская Людмила Викторовна под руку с князем Егором Афанасьевичем вышли на середину драгоценной залы (пол из янтаря).
Музыканты взяли первый аккорд, сделали паузу, и, вдруг, среди полнейшей тишины, когда дыхания всех в зале остановились в предвкушении прекрасного, князь Мышкин Егор Афанасьевич оглушительно пукнул так, что звякнули канделябры и потухли семь свечей.
Потолок не упал, и князь Егор Афанасьевич поправил с невозмутимым видом фалды сюртука, дрыгнул левой ножкой:
— Подобное допустимо в лучших домах Лондона и Парижа! Дзэн!
Праздник продолжился, но легкие облачка сплетен по поводу конфуза князя Мышкина поплыли над Санкт-Петербургом.
ПОЗОРНОЕ
Поручик Малиновский Андрей Михайлович звезд с неба не срывал, трусом не слыл, а по дамской части и по словесности – профессор непревзойденный.
Со своей ротой поручик Малиновский попал в окружении и очень боялся, словно смерть украдет у него невесту.
Огромный бородатый турок в лиловых шальварах, в красной феске с кисточкой и острой саблей оскалил зубы и с рычаньем бросился на поручика, как голодный волк бросается на жирную Тамбовскую курицу.
Нервы поручика Малиновского не выдержали, он икнул и побежал от турка в горы, забился в ущелье и отчаянно визжал, но больше не от боязни смерти, а от досады, что опозорился перед составом роты – так девушка визжит, когда по ошибке в третий раз заходит в солдатскую баню.
Жирный турок не смог протиснуться в щель за поручиком Малиновским, или – не захотел, потому что поручик собрался с духом и угрожал вострой сабелькой, как хомяк верещит на кошку.
В укрытии поручик просидел некоторое время, пока звуки боя не затихли, словно их накрыли периной с пухом гагары.
С горькой усмешкой раскаяния поручик Малиновский вышел, наконец, из узилища, подбирал нужные оправдательные предложения, заключал с собой мысленное перемирие.
Но на поле брани поручик Андрей Михайлович нежданно-негаданно обрадовался, словно нашел вместо трупов людей и лошадей бочонок с Самарским медом.
Все товарищи полегли смертью храбрых (но, по мнению поручика Малиновского – неразумно отдали свои жизни, потому что жизнь принадлежит Государю Императору, и так просто отдавать жизнь непозволительно).
На гребне холма поручик Андрей Михайлович заметил повозки санитаров, как из рога изобилия.
— Братцы! Братцы! Я живой один остался, контузило меня! – поручик Малиновский побежал к повозкам, на ходу смотрелся в серебряное зеркальце (подарок княгини Анны Александровны Вяземской), старался, чтобы глаза сверкали, как в лихорадке, щеки пылали нездоровым румянцем и решимостью побеждать врага. – Братцы! Мертвые сраму не имут!
«Позорное не в моем тактическом уходе с поля боя, а смерть позорна, и трижды позорно лежать с вывернутыми ногами! Дзэн!» – Поручик Малиновский Андрей Михайлович старательно обошел труп Михайлы и прислушался к своему сердцу, как к звону Царь-Колокола: сердце не щемило.
НЕПОСТИЖИМОЕ
Поручик Анфимов Дмитрий Иванович битый час упрашивал барышню, справную купеческую дочку (с румяными щеками, достойными грудями, тонкой талией, длинными ногами) Елену Степановну взобраться на жеребца, как на карусель.
— Душа моя, Елена Степановна!
В городе все барышни обучены верховой езде, так что примите уверения в моем почтении и взбирайтесь на Вихря – лучший жеребец в полку. — Поручик сделал еще одну попытку подсадить барышню на жеребца, словно видел в катании на лошадях свет в окошке.