Дзэн!
ЛУЧИСТОСТЬ
Известная в светских кругах балерина Эвка Мирековна Новак в холодной Москве чувствовала себя неуютно, а в Санкт-Петербурге – подавно, словно в лиф подложили снега.
Но в Польсце денег нет, поэтому Эвка терпела и холод, и грубости пьяных мужланов, и нравственный разврат эстетов, похожих на палки.
Эвку Мирековну охотно приглашали на увеселительные вечера по поводам и без поводов – так охотник любуется уткой.
Балерина посещала мероприятия, танцевала балет (иногда и без одежд), получала деньги за танцы, но хулила устроителей веселья, словно рубила сук, на котором сидела.
— Невежи! Настоящего балета не видите за пьяными грезами!
Вам бы скотское, а не возвышенное птичье!
Однажды, на пирушке в Думе по поводу принятия закона о Возлияниях, Эвка Мирековна перебрала бургундского и излишне ретиво хулила Депутатов, словно они виноваты в падеже свиней в Польсце.
— Ишь, как вас мой танец разобрал, до трясения рук!
Женились бы на приличных девушках, как я, а не на ваших безграмотных бабах, которые ногу выше головы не поднимут, словно ТАМ заклинило.
В балете не смыслите и в балеринах, а в законы лезете, как шелудивые псы в холодильник за колбасой.
Одни депутаты потешались и смеялись над журьбой Эвки Мирековны, другие не замечали пьяную балерину, но находились и те, кто осуждал её слова, словно Эвка не пьяная балерина, а член английского Парламента.
Депутат граф Семенихин Федор Иванович вознегодовал и даже толстыми ножками топал, как пьяный извозчик:
— Извольте любить нас, пани балерина!
Мы вас пригрели, накормили, напоили, денег дали, а вы буяните и поносите нас, как дворовых крестьян.
Из милости вас терпим, хотя вы уже старая для праздников, ищИте себе пристанище в богадельне, где на сто стариков один зуб.
Старички оценят ваши гадости, хотя вы уже не лучитесь весельем!— граф махнул рюмку водки, будто назойливую пчелу отгонял.
Балерина Эвка Мирековна тотчас упала в обморок, но так как её никто не поднимал — Государственные люди не обращают внимания на падеж одной балерины, Эвка Мирековна поднялась и в слезах пошла в будуар (одежды забыла).
В будуаре балерину нагнал депутат радикал граф Сергей Миронович Антакольский, похожий на белую зиму в Ярославской губернии.
Сергей Миронович посадил обнаженную Эвку на колени и успокаивал словами медовыми – так палач успокаивает козу:
— Полноте, пани Эвка, не рыдайте, как корова на сносях.
Граф Семенихин Федор Иванович — Государственная душа, умнейший человек, но в балеринах только в молодых толк знает.
Вы же – зрелая, но ещё – ОГОГО!
— Но он сказал, что я не лучусь весельем! – пани Эвка с благодарностью приняла от графа Сергея Мироновича кредитный билет.
— Морщинки в уголках ваших глаз лучатся, извольте к зерцалу!
— Значит, лучусь! Дзэн! – Эвка успокоила своё самолюбие, и даже польщена в некоторой степени – так солдат радуется пощечине генерала.
НЕБЫЛИЦЫ
В Английском клубе на Тверской отдыхали после трудного дня графья, князья и другая знать – так рыбы караси собираются около кормушки.
Граф Одоевский Петр Николаевич только что прибыл из заморских стран и после дзэна с упоением рассказывал о путешествии, даже домой еще не заглянул (где его ждал сюрприз – графиня изменила с поручиком Рогожиным).
— Представьте, господа и судари, – граф Одоевский Петр Николаевич в волнении потирал потные ручки, словно муку пересыпал, да запачкался, – рыбачу на ихней реке, а по реке покойник плывет натуральный!
Я забеспокоился, а слуга подсказал, что обычай – покойников по реке сплавляют, как у нас бревна.
— Вздор-с! – граф Шереметьев Андрей Григорьевич откинулся на мягкие подушки, как в гробу.
— Небылицы, рассказываете, уважаемый Петр Николаевич, – генерал Смирнов Сергей Павлович укорил, но мягко, по-дружески, как лафит пил.
— Отчего же-с! Слыхивал и я, что тунгусы по рекам покойников из экономии сплавляют, – князь Охлобыстин Марк Иванович заступился за графа Одоевского.
В собрании воцарилось молчание, слышно только, как в будуаре упали юбки с приглашенных французских балерин.
— Скоты-с! – граф Антакольский Семен Евграфович заключил – то ли по поводу балерин, то ли по покойникам, то ли по другому поводу!
ОТЧАЯННОСТЬ
Графиня, вдова Анна Павловна Костомарова с зонтиком прогуливалась по Летнему Саду, искала жениха.
Женщина в соку, молодая, перспективная, богатая, она никак за три дня после сорока дней по мужу, не находила подходящего кандидата на роль нового мужа, что графиню очень волновало и досадовало, потому что продукты после поминок могут до свадьбы испортиться – так портится покойник на Солнце.
Графиня уже все перепробовала: визиты, театр, ресторан, возлежание в гамаке в Зимнем Саду, чтение умной книги на скамейке в Летнем Саду – ничто не помогало, женихи не набрасывались, словно отощали от голода.
Сейчас подходила прогулка с зонтиком — никакого результата, словно графиню бабка колдунья заколдовала от любви.
В конце аллеи графиня Анна Павловна Костомарова заметила графов Меркулова Антона Викторовича и графа Вышинского Сергея Михайловича, в исступлении побежала к ним, падала, поднималась, поддерживала подол подвенечного (на всякий случай) платья.
— Граф, Антон Викторович! Сделайте мне предложение руки и сердца немедленно, иначе прокляну вас, пошлю к лешему! – графиня Анна Павловна Костомарова схватила графа Меркулова за манишку, тягала, как пес крысу.
— Позвольте, уважаемая Анна Павловна, но я давно и счастливо женат! – граф Меркулов кривил лицо, искал поддержки у товарища – графа Сергея Михайловича Вышинского – так моряк просит акулу помочь доплыть до острова.
— Отравите жену, сошлите в Сибирь, а меня заместо её возьмите, как балерину!
Мочи моей больше нет в терпении!
Беспокоит одиночество пуще разорения! — графиня Анна Павловна Костомарова подумала секунду и взяла руку графа Вышинского Сергея Михайловича, словно девочка припала губами к руке: – Сергей Михайлович, так вы меня замуж возьмите – у эскимосов подобное принято, чтобы быстро и без проволочек, не то, что на Думских заседаниях, где курят и спят в залах.
— Знаю, что глупо, Анна Павловна, но и я женат счастливо и крепко, поэтому над сердцем своим и капиталами не властен.
— В шею! Гоните жен в шею! Меня берите! — графиня Анна Павловна Костомарова сломала зонтик о спинку скамьи, заламывая руки и стеная, пошла по аллее.
— Однако! – граф Антон Викторович пригладил пейс, словно уладил дела с судебным приставом.
— Отчаянье! – граф Сергей Михайлович с тоской смотрел вслед Анны Павловны Костомаровой – так крестьянин на полях Саратовской губернии читает следы коров. – Дзэн! Но какой дзэн от нас ускользает: грудастый, здоровый, с приданным, ах, прелестный дзэн!
— Отчаянность, а не отчаянье! Дзэн! – граф Антон Викторович поправил оппонента по Думским заседаниям и по балеринам.
УНЫЛОСТЬ
В ресторации оркестр из пяти музыкантов истязал тихую музыку Вивальди, отчего свечи заметно дрожали в негодовании.
Князь Мышкин Григорий Андреевич почесывал бородку, часто протирал пенсне-с и с ленивой истомой ждал выхода на сцену мадемуазель Мими в платье из прозрачного ситца, а на голове убор из перьев индюка.
Время шло, а мадемуазель Мими не удостаивала чести своим появлением, и публика напивалась под музыку Вивальди – так в портовых кабаках Нью-Йорка рабы негры напиваются под грохот барабана.
— Человек! – князь Мышкин после двух часов напрасного ожидания подозвал холопа и с недовольством скомкал салфетку, бросил её в морду халдея. – Почему нет мадемуазель Мими с перьями на голове?