21 мая трагические события начали разворачиваться в исправительно-трудовых колониях № 16 и № 7 под Тольятти, где вспыхнул бунт заключенных. Предшествовали ему следующие события. Еще задолго до празднования 100-летия со дня рождения Ленина по всем тюрьмам и колониям страны прошел слух, что грядет широкая амнистия в связи с этой датой. Слух подтверждали и сами руководители мест заключения, которые объявили в связи с юбилеем социалистическое соревнование за право попасть в число колоний, достойных амнистии. Энтузиазм, который охватил тогда зэков, был настолько огромным, что даже зэки-старожилы отмечали, что давненько не видели ничего подобного. Однако все старания заключенных вылетели в трубу — никакой амнистии не последовало. Во многих колониях создалась взрывоопасная ситуация. Достаточно было поднести спичку для того, чтобы вспыхнул настоящий пожар. Эту спичку зажгли в тольяттинских колониях.
Самое интересное, что еще в середине мая сотрудники ИТК № 7 перехватили записку из соседней колонии № 19, в которой фигурировала фраза «начнем 20–21 мая». Однако то ли тюремщики не придали значения этим словам, то ли просто не поняли, о чем речь, но никаких должных выводов сделано не было. В итоге случилось то, что и должно было случиться.
Вечером 21 мая осужденный ИТК № 16 Чернышов попытался проникнуть в запретную зону, однако был вовремя замечен часовым. На крик «стой, стрелять буду» зэк не среагировал, за что и получил очередь по ногам. Свидетелями этого расстрела оказались около двухсот зэков, которые бросились на штурм вышки. Сначала ее попытались поджечь, а когда это не удалось, в часового полетели кирпичи. Затем от вышки разъяренная толпа двинулась к промышленной зоне. В находившиеся там здания полетели бутылки с бензином, которые были заранее заготовлены (и куда только смотрела оперчасть?!). В мгновение ока преодолев высокий забор и несколько рядов «колючки», разъяренная толпа растеклась по территории промзоны. Затем в толпе раздался чей-то клич: «Братва! Айда брать штрафной изолятор!». И три десятка зэков бросились к ШИЗО, по дороге снеся забор и колючую проволоку.
Двери ШИЗО были крепкими, и открыть их голыми руками было невозможно. Поэтому зэки повалили на землю пару-тройку телеграфных столбов и, используя их как таран, за считаные минуты выбили двери. Все сидельцы изолятора (а среди них были и уголовные авторитеты, которые тут же встали во главе восстания) были освобождены. Удача окрылила восставших, и они бросились на штурм ИТК № 7. Главная цель этого штурма — освобождение из помещения камерного типа еще одного уголовного авторитета — Феоктистова. Эта цель была достигнута: вооруженная дубинами и металлическими прутьями толпа в полсотни человек быстро управилась с забором, проникла в зону и выпустила на волю главаря, а с ним и еще с десяток других «отрицал». После чего погромы продолжились: зэки грабили магазины, столовые, склады, поджигали промышленные здания.
Тем временем к месту восстания власти срочно перебрасывали дополнительные силы внутренних войск. В небе над колонией замаячил вертолет, а к ее воротам подкатили грузовики, бэтээры и пожарные машины. Последние, под прикрытием автоматчиков, попытались пробиться к горящим зданиям, но зэки не позволили им этого сделать, забросав камнями. Понимая, что без применения оружия с озверевшими заключенными не совладать, власти колонии, прежде чем открыть огонь, запросили Москву. Но оттуда ответили: «Стрелять только при попытках к бегству». Тогда начальник ИТК № 16 решил уговорить зэков сдаться, причем отправился к ним один в качестве парламентера. Но эта попытка завершилась плачевно: зэки набросились на него и жестоко избили. Однако даже после этого приказа открывать огонь на поражение отдано не было.
Бунт закончился так же быстро, как и начался. Утром 22 мая зэки внезапно сложили все свое оружие и построились пятерками за воротами колонии. Их тут же окружили автоматчики. Организаторов беспорядков вывели из строя и отвели в сторону. Диссидент Михаил Зотов, который жил неподалеку от места событий и был невольным свидетелем бунта, описывал происходившее так. Зэкам приказывали раздеться догола, после чего по одному вводили в круг офицеров, и те приступали к экзекуции — избивали бунтаря чем попало. После чего бросали его в «воронок».
Забегая вперед, скажу, что в двух колониях за одну ночь сгорело 38 жилых помещений. Естественно, их закрыли, а всех заключенных перебросили в другие места. Около 30 организаторов восстания получили дополнительные сроки. Троих суд приговорит к расстрелу. Однако и положительный результат для зэков этот бунт все-таки имел — через пару-тройку месяцев была объявлена амнистия. И хотя назвать широкомасштабной ее нельзя, но пар недовольства из котла все же выпустили.
В эти же дни все советские СМИ полны сообщений о том, как проходившая в Амстердаме 69-я сессия Международного олимпийского комитета (МОК) (она началась 12 мая) «прокатила» Москву с местом проведения летних Олимпийских игр 1976 года, отдав предпочтение Монреалю, Причем поначалу ничто не предвещало грозы. В первом туре голосования Москва получила 28 голосов, Монреаль — 25, Лос-Анджелес, выбывший из дальнейшего спора, — только 17. Однако во втором туре канадский город внезапно вышел вперед — 41:25. Как писала в те дни наша пресса:
«Советская спортивная общественность не скрывает своего глубокого разочарования решением МОК, увидев в нем явную несправедливость. Нетрудно догадаться, что кое-кому из реакционно настроенных членов Международного олимпийского комитета никак не улыбалась перспектива проведения Олимпийских игр в социалистической стране. Впрочем, об этом в Амстердаме вслух не говорилось, хотя еще до голосования некоторые органы западной прессы недвусмысленно пытались оказать давление на деятелей МОК, приклеивая ярлык «красных» к тем из них, кто не скрывал своих симпатий к кандидатуре Москвы, Газеты, прежде не забывавшие превозносить лицемерный лозунг «спорт — вне политики», теперь все больше места отводили антисоветским выступлениям, не останавливаясь перед фальшивками, всячески стремясь воспрепятствовать победе Москвы…
Но — «спорт вне политики!». И полуофициально в качестве обоснования негативного решения МОК чаще выдвигались другие, исполненные не столь рискованного смысла причины.
Говорилось, во-первых, что Москва запоздала по сравнению с Монреалем с подачей заявки. Кроме того, присуждение Москве Олимпиады могло-де нарушить олимпийскую традицию чередования континентов: Игры 1972 года уже были поручены Мюнхену, а значит, следующая Олимпиада должна проводиться вне Европы.
Ради исторической истины надо сказать, что оба аргумента не выдерживают серьезной критики. Устав МОК признает право любого города претендовать на проведение Олимпиады, если он заявил об этом за шесть лет до начала игр. Окончательный срок подачи заявок истек 31 декабря 1969 года, а в это время заявка Москвы уже лежала в досье МОК. И так как в правилах этой международной организации нет указаний на то, что приоритет предоставляется городу, который раньше других выдвинул свою кандидатуру, то перед сессией МОК в Амстердаме все кандидаты должны были пользоваться равными правами.
Нет в правилах МОК никаких записей и о строгой регламентации очередности проведения Олимпиады на континентах. Потому неписанная «традиция чередования» не раз нарушалась…»
Справедливости ради стоит сказать, что руководители МОК в своем решении действительно руководствовались прежде всего политическими соображениями, Они во что бы то ни стало хотели оставить «красную Москву» за бортом и сделали это. Во время голосования сработала классическая американская «машина голосования»: американцы отдали канадцам во втором туре голосования за летнюю столицу голоса собственные и своих приспешников, а взамен получили голоса канадцев и их приспешников, когда решалась судьба столицы зимних игр. В итоге будущими столицами Олимпиад стали Монреаль и Денвер.