В понедельник, 1 июня, в 22 часа по московскому времени был осуществлен запуск космического Корабля «Союз-9» с космонавтами Андрианом Николаевым (командир корабля; второй полет) и Виталием Севастьяновым (бортинженер; первый полет) на борту.
Известие о первом в этом году полете космонавтов Никита Сергеевич Хрущев встретил в больнице на Грановского. Его состояние продолжает вызывать опасение у врачей, хотя сам он верит, что поправится. Его сын Сергей оставит о тех днях следующие воспоминания:
«Владимир Григорьевич Беззубик не возражал против посещения больного. Пользуясь своими правами главного врача больницы, он выправил мне пропуск, позволявший ежедневные посещения в любое время. Предупредил только, что отца нельзя волновать. Волнение может пагубно сказаться на течении болезни.
Каждый день, когда днем, когда вечером, я приходил к отцу и проводил у него час-полтора. Дни стояли жаркие, но в палате было прохладно — работал кондиционер. Старое здание, построенное еще в начале 30-х годов для Лечсанупра Кремля, недавно капитально переоборудовали.
Отец лежал неподвижно на спине, читать ему не разрешали, и он предавался размышлениям. Я пытался развлечь его, рассказывал разные домашние новости, говорил о том, как идет работа над мемуарами: что делаю я, а что Трунин (известный сценарист Вадим Трунин. — Ф. Р.).
Рядом с кроватью стоял прибор, провода от которого тянулись к больному, а на экране непрерывно рисовалась ломаная зеленая линия кардиограммы. В палате постоянно дежурила сестра — положение больного было тяжелым, только когда я приходил, она ненадолго покидала палату.
Отец не любил, как он говорил, пустого времяпрепровождения. К нему он относил и мои визиты. Начинал притворно сердиться:
— Ну чего ты сюда ходишь? Тебе что, делать нечего? Тратишь свое время и мне мешаешь. Я здесь постоянно занят: то капельницу поставят, то укол делают, то врачи с осмотром приходят, то температуру меряют. Времени скучать не остается.
Но по выражению лица было видно, что приходы ему приятны.
Навещали его, конечно, и мама, и дочери…»
В субботу, 6 июня, Андрей Сахаров, обеспокоенный молчанием властей по поводу судьбы Жореса Медведева, заключенного в калужскую психушку, написал письмо на имя Брежнева. В нем академик писал: «Акция в отношении Ж. Медведева вызывает глубокое возмущение и озабоченность советской и международной научной общественности, она рассматривается не только как беззаконие в отношении лично Медведева, но и как потенциальная угроза свободе науки, советской демократии вообще.
Психиатрические больницы не должны применяться как средство репрессии против нежелательных лиц…»
В тот же день в далекой Мексике сборная Советского Союза по футболу играла свой второй матч на чемпионате мира — со сборной Бельгии. В отличие от первой игры эта сложилась для нашей команды куда как удачнее. Мы играли в красивый атакующий футбол, который принес нам победу с крупным счетом — 4:1 (у нас отличились: Бышовец (дважды), Асатиани, Хмельницкий; бельгийцы забили гол престижа за пять минут до конца встречи). Этой победой сборная СССР не только практически обеспечила себе выход в четвертьфинал чемпионата, но и заставила говорить о себе как о реальном претенденте на призовое место.
7 июня актер Георгий Бурков возвращался от своего приятеля домой на метро. Время было позднее, однако пассажиров в подземке было предостаточно. Большинство из них, как и Бурков, возвращались домой из гостей, поэтому были изрядно навеселе. Один из них, плюгавый и неприятный тип, всю дорогу приставал к пожилому интеллигенту, мирно сидевшему напротив. Плюгавый разглагольствовал: «Эх, как мы пятилеточку за четыре года дали! В июне месяце, раз — и готово! Для нашей родной партии, для нашего народа! Это мы, рабочие, своими рабочими руками только можем! Рабочий класс не подведет! А с таким портфелем разве можно пятилеточку за четыре года? Куда там! На нашем горбу сидите. Чего нос-то воротишь? Не нравится? А пятилеточку-то мы тянули на себе…»
Как пишет в своем дневнике Г. Бурков: «Монолог этот мог продолжаться бесконечно. Оратор, чувствуя безнаказанность свою и молчаливый страх своего подсудимого, все больше распалялся и готовился, видимо, уже к физической расправе. Мне показалось, что мужик этот из стукачей. И жалкий и мерзкий одновременно. Обвиняемый тоже не блистал обаянием. Добропорядочный одутловатый пожилой мещанин. Вдруг в разговор вступил подвыпивший работяга с сипатым голосом. «Ты где работаешь?» — обратился он к оратору. Тот моментально откликнулся, охотно вскочил и дружелюбно направился к своему новому оппоненту: «Строим коммунизм! Пятилеточку…» Сипатый перебил его: «Я спрашиваю: где ты работаешь?» — «Ты лучше спроси, кем я работаю». — «Это после расскажешь. Где ты работаешь? Может, ты тунеядец какой-то, а оскорбляешь человека. Где работаешь?»
9 июня драматические события разворачиваются в Вологде, где живет поэт Николай Рубцов. В тот день, выпив для храбрости, он отправился к любимой женщине, поэтессе Людмиле Дербиной, которая жила в небольшой деревне Троице под Вологдой. Когда Рубцов явился к ней, она поливала в огороде грядки. Рубцов вызвался помочь ей, но та, видя, в каком он состоянии, от помощи отказалась. Тогда Рубцов стал отбирать у нее чайник с водой и после короткой борьбы победил.
— Ну до чего же ты вреден! — в сердцах сказала Дербина.
— Вреден? — усмехнулся Рубцов… и не нашел ничего лучше, как вылить воду из чайника на любимую.
Дербина обиделась и убежала в дом. Рубцов отправился следом. Однако дверь оказалась закрытой изнутри. Но это препятствие не остановило поэта, а лишь сильнее подстегнуло его к активным действиям. Как говорится, пьяному и море по колено: Рубцов решил забраться внутрь через окно, предварительно разбив его кулаком. От Удара стекло разбилось, и один из осколков разрезал артерию на руке.
Услышав звон разбитого стекла, Дербина бросилась на шум и застала жуткую картину: Рубцов лежал на земле, а из раны вовсю хлестала кровь. Но женщина не растерялась: сбегала за фельдшером, который тут же наложил раненому жгут. Затем Рубцова отправили в местную больницу, где он пролежал несколько дней.
10 июня правозащитник Петр Григоренко был переведен из казанской психушки в психушку города Черняховска. Условия содержания в этом учреждении описывает П. Смирнов:
«Основной контингент этой специальной (т. е. тюремной) больницы составляют действительно больные люди, судимые за изнасилования и убийства. Больничная палата — шестиметровая камера. В ней двое: Петр Григорьевич и его сосед, зарезавший свою жену и находящийся все время в бредовом состоянии. Свободного пространства — 2 шага, можно только встать и одеться. Прогулка — около 2 часов в день, все остальное время — в запертой камере. Бумаги и карандаша Петр Григорьевич лишен. Вынужденная неподвижность, острые боли в раненой ноге (Григоренко воевал под Халхин-Голом, прошел Великую Отечественную, где и получил ранение бедра. — Ф. Р.), непрерывное воздействие на психику со стороны тяжелого душевнобольного — все это вызывает серьезные опасения за жизнь П. Г. Григоренко… На палату-камеру, где заключен Григоренко, навешен второй замок, ключ от которого находится на вахте у дежурного, далеко от камеры. Это крайне затрудняет пользование туалетом. У Григоренко обострился цистит. Мучаясь, Григоренко не спал ночами. На все жалобы ответов не было. Позднее в палату была поставлена «утка». Администрация больницы ограничивает Григоренко в свиданиях с родными…»