В эти же дни молодой режиссер "Ленфильма" Алексей Герман приступил к натурным съемкам фильма "Операция "С Новым годом" (в прокате — "Проверка на дорогах"). Основой для фильма послужила военная проза отца режиссера известного писателя Юрия Германа, которую мастерски приспособил для переноса на экран сценарист Эдуард Володарский. Суть сюжета: бывший полицай Лазарев (Владимир Заманский) переходит на сторону партизан и вынужден доказывать, что его переход — искренний. Лазареву пытается поверить командир отряда Локотков (Ролан Быков), а вот особист Петушков (Анатолий Солоницын) продолжает видеть в нем предателя. В итоге Лазарев ценой собственной жизни помогает партизанам захватить фашистский эшелон с продовольствием.
Натурные съемки фильма начались в конце октября в лесах под Калинином, где должны были сниматься следующие объекты: "картофельное поле", "КПП и станция", "партизанская деревня", "лесная дорога", "горелый лес", "окраина партизанской деревни", "болото", "брошенная деревня", "горелый хутор" и др. Однако работа застопорилась чуть ли не с первых же дней из-за мерзкой погоды — то снег, то оттепель. Вот как вспоминает о тех днях сам режиссер А. Герман:
"Начался сумасшедший дом. Вся группа пьет, у всех бабы, к кому ни постучу, выскакивает потный: "Пожалуйста, через 15 минут, Алексей Юрьич!" Я хожу один по гостинице, чего делать, не знаю. Позвонил Свете в Москву (С. Кармалита — сценаристка. — Ф. Р.). Она тогда занималась каким-то режиссером Пискатором, училась в Институте истории искусств, они сидели в ВТО, курили сигареты и рассуждали о дореволюционном театре. Звоню я и говорю: "Слушай, кому на хрен нужен этот твой Пискатор?! Давай бросай все и приезжай сюда! Поставим на одну лошадь, может, она нас куда и вывезет".
Светка очень любит рассказывать, как я после этого ее встретил… Выезд на съемку был в семь утра, откуда ж я знал, что она со своими чемоданами тоже в семь приедет?!" (Чуть позже Кармалита станет женой Германа. — Ф. Р.)
Тем временем КГБ продолжает отслеживать ситуацию с присуждением Солженицыну Нобелевской премии. В недрах Лубянки родился хитроумный план по выдворению неудобного писателя за пределы родины. 29 октября Андропов изложил суть этого плана в своей очередной записке в ЦК КПСС:
"Комитет государственной безопасности полагает, что в случае официального обращения Солженицына с ходатайством о выезде в Швецию для получения Нобелевской премии можно было бы пойти на удовлетворение его просьбы. Что касается вопроса об обратном въезде в Советский Союз, то его следовало бы решать в зависимости от поведения Солженицына за границей. Если Солженицын решит остаться за рубежом, то принимать какие-либо меры к его возвращению в Советский Союз, по нашему мнению, вряд ли целесообразно".
В пятницу, 30 октября, состоялся очередной тур чемпионата страны по футболу. Матчей было сыграно несколько, но я упомяну лишь один — самый скандальный. Он проходил в Кутаиси, где встречались местное "Торпедо" и ташкентский "Пахтакор". Хозяевам нужна была только победа, поскольку при иных вариантах они покидали высшую лигу. Перед началом игры была сделана попытка подкупить гостей с помощью денежной взятки, но те отказались: видимо, самим до зарезу нужны были очки. Поэтому "торпедовцам" не оставалось ничего иного, как завоевать необходимую победу в равной борьбе. Но как это сделать, если гости чуть ли не на голову были сильнее? Тут, как ни старайся, ни ложись костьми на поле, ничего не получится. Поэтому уже к 80-й минуте матча "торпедовцы" безнадежно проигрывали 0:3. А тут еще под самый занавес игры судья назначил пенальти в их ворота, позволяя гостям сделать счет и вовсе неприличным. Когда четвертый мяч оказался в сетке хозяев, их нервы не выдержали. Несколько игроков "Торпедо" подскочили к главному арбитру и принялись его избивать. Своих кумиров поддержали болельщики (а стадион был переполнен) — они стали бросать на поле камни, выломанные из сидений доски. Футболисты "Пахтакора" бросились в раздевалку, понимая, что в противном случае им придется туго. Однако убежать удалось далеко не всем: несколько ташкентцев вынуждены были найти спасение в центре поля, куда не долетали камни с трибун. Милиция, которая не ожидала такого взрыва страстей, поначалу безучастно взирала на происходящее, но затем сумела прийти в себя и сделала попытку, во-первых, разнять дерущихся, во-вторых — вывести судью и гостей с поля. Для этого стражи порядка обступили своих подопечных плотным кольцом и довели их до раздевалки. Но страсти на этом не утихли. Увидев, что гостям удалось спрятаться за спасительными стенами, болельщики принялись крушить их автотранспорт — автобусы и машины. Они перевернули и подожгли автобус. Ташкентцев надо было немедленно эвакуировать, но пути к отступлению были отрезаны. Милиция запросила дополнительные силы. Но даже когда они прибыли (милиционеров поддерживали несколько десятков солдат с автоматами), болельщики и не подумали отступить. Люди были настолько возбуждены, что даже вид автоматов их не привел в чувство. Они бросились на милиционеров и солдат с палками наперевес, после чего раздались первые выстрелы. Только тут толпа бросилась врассыпную. Людей потом долго отлавливали по дворам и подворотням, пытаясь выявить зачинщиков беспорядков. Итог этого инцидента ужасен: несколько человек были убиты и ранены, стадиону и прилегающим к нему окрестностям был нанесен значительный ущерб. Такова была плата за то, что кутаисское "Торпедо" вылетело в первую лигу.
30 октября в Донецке студент 4-го курса музыкально-педагогического института Евгений Мартынов добился права досрочно выполнить учебный план и сдать госэкзамены на год раньше. Педагогический совет института разрешил ему сделать это, учитывая отличные результаты Мартынова, которые он показывал на протяжении всех четырех лет обучения. До всенародного успеха Евгению Мартынову остается чуть меньше трех лет.
31 октября Мстислав Ростропович написал открытое письмо в защиту Солженицына, адресованное редакторам газет "Правда", "Известия", "Литературная газета", "Советская культура". Однако прежде чем отправить его по назначению, он показал написанное своей супруге Галине Вишневской.
— Ты же знаешь, что никто не напечатает твое письмо, — сказала Вишневская. — А тогда к чему оно? Оно имеет смысл только в случае широкой гласности.
— Я знаю, — согласился Ростропович. — Но все же какой-то круг людей узнает о нем от сотрудников редакций газет.
— Но ты берешь на себя очень большую ответственность за судьбы многих близких тебе людей. Ведь это коснется не только тебя, но и твоих близких друзей, твоей сестры-скрипачки, которую в любую минуту смогут выгнать из оркестра, а у нее муж и дети. Ты не можешь не думать, что ждет их, а также меня. У меня театр, и я не хочу перечислять — чего лишусь…
— Уж с сестрой-то ничего не случится, а с тобой мы можем фиктивно развестись, и тебя ничто не коснется, — продолжал гнуть свою линию Ростропович.
— Ты предлагаешь развод, чтобы именно внешне отделить себя от семьи, а тогда мы должны жить врозь. Ты что же, собираешься тайком лазить ко мне в окна по ночам? Ах, нет? Тогда мы будем жить вместе, а я повешу себе на грудь объявление, что не сплю с тобой в одной постели и потому не отвечаю за твои поступки. Это же смешно!
— Но пойми, если я сейчас не вступлюсь, не вступится никто.
— Открыто не вступится никто в, любом случае. Ты выступаешь против адской машины в одиночку и должен трезво и ясно видеть все последствия. Не забывай, где мы живем, здесь с любым могут сделать все. Возвысить и уничтожить. Первое, что сделают с тобой, это тихонько вышвырнут из Большого театра, что нетрудно: ты там приглашенный дирижер. И, конечно, твоим заграничным поездкам можешь сказать "прощай!". Но я тебя очень хорошо понимаю, и уж ты-то прекрасно знаешь, что в результате во всем поддержу тебя и буду рядом с тобой. Я признаю всю твою правоту, хоть сама бы этого и не сделала, имея в виду все несчастья, что свалятся на нашу семью, о чем тебе сейчас говорила… А теперь дай мне письмо, я должна здесь кое-что переделать…