Исполнитель роли арапа Владимир Высоцкий приехал на съемки вместе с женой. Мариной Влади. В один из дней с ней произошел забавный эпизод. Вспоминает один из его участников Семен Морозов (он играл Мишку Говорова):
«Погода в те дни была потрясающая. Помню, со мной в лифт вошла очень красивая девушка в темных очках. Я сказал ей: «Какие у вас прекрасные очки, но то, что «подпирает» их, не поддается никакому с ними сравнению». Она так звонко расхохоталась. Двери лифта раскрылись — и стоит Высоцкий. «Сеня, — сказал он, — мало того, что ты у меня в фильме невесту отбиваешь, ты и в жизни ту же линию гнешь». Это оказалась Марина Влади…».
Леонид Гайдай, получив в середине июля разрешительное удостоверение на выход своего фильма «Не может быть!» во всесоюзный прокат, решает предварительно обкатать свое очередное творение в глубинке. Вместе с группой писателей-юмористов в лице Виктора Веселовского (завотделом юмора и фельетонов «Литературной газеты»), Владлена Бахнова, Бориса Ласкина и Варлена Стронгина он отправляется на гастроли в Томск. Под эти гастроли тамошние власти отдают целый Дворец спорта, который, естественно, в первый же день забивается публикой под завязку. В первых рядах сидят местные партийные бонзы во главе с первым секретарем Томского обкома партии Егором Лигачевым. Все находятся в предвкушении бурного веселья от встречи с очередным шедевром Гайдая и выступления его друзей-юмористов, а вместо этого грянул скандал. Причем на первом же представлении.
Виновником скандала стал Варлен Стронгин, который прочитал собравшимся юмористический тост, придуманный им накануне ночью в местной гостинице. Тост начинался патетически: «Я поднимаю бокал за то, чтобы в Москве было построено такое высотное здание, из которого был бы виден город Томск! И было бы видно, что в этом городе живут сотни тысяч честных тружеников, десятки тысяч замечательных студентов и футбольная команда «Томич»!
Еще на два этажа надстроить это здание, да так, чтобы было видно, что в этом городе живут умные интеллигентные люди, к которым нужно присылать не только артистов Большого театра, Аркадия Райкина и Аллу Пугачеву, но и французский оркестр Поля Мориа!…».
Однако, начав за здравие, тостующий кончил за упокой, выдав следующий текст: «Еще на два-три этажа надстроить это здание, да так, чтобы было видно — есть ли в магазинах Томска селедка и другие неизвестно куда исчезнувшие «дефициты»!..».
Об отсутствии на прилавках города селедки и других продуктов Стронгин узнал накануне концерта от водителя такси, который подвозил артистов из аэропорта в гостиницу. И, чтобы придать своему тосту «злободневность», решился вставить этот спич в текст. Огромный Дворец спорта после этих слов буквально зашелся от экстаза, за исключением первого ряда, где сидело областное начальство. Те от услышанного разом позеленели. Спустя минуту за кулисы примчался администратор дворца, который буквально вцепился в Стронгина бульдожьей хваткой: «Лигачев рвет и мечет, говорит, кого я вызвал из Москвы… Зачем вы говорите про селедку? Немедленно выкиньте ее из текста. Тем более что она есть только в обкомовском буфете…».
Стронгин, которого реакция зала вдохновила на подвиги, не собирался так легко сдаваться. Вместо того чтобы тут же, при администраторе, вычеркнуть крамольный пассаж из текста, он пообещал подумать. И тут на него накинулись уже его коллеги. Они стали угрожать ему, что если он не выкинет «селедку», то они откажутся от совместных с ним выступлений. Молчал только Гайдай, который не имел к писательскому цеху никакого отношения. В итоге строчки про селедку Стронгин из текста вынужден был изъять.
26 августа небывалый наплыв зрителей случился у экранов телевизоров — показывали очередное «дело» из сериала «Следствие ведут знатоки». Ажиотаж был неслучаен: с тех пор как сыщики с Петровки, 38 ЗНАменский — ТОмин — КИбрит в последний раз радовали зрителей своим появлением на голубых экранах, прошло почти два(!) года — дело номер 9 показывали 10 ноября 73-го. Между тем Дело номер 10 было посвящено махинациям в сфере переработки мусора. В роли главного злодея выступал актер Театра сатиры Георгий Менглет, его подручного, играл актер Малого театра Валерий Носик. Фильм шел три вечера подряд: с 26-го по 28 августа в самый прайм-тайм — в 19.30.
29 августа олимпийская сборная СССР по футболу играла свой очередной официальный матч группового турнира — ее соперником была национальная сборная Норвегии. Обеим командам победа была нужна как воздух, поскольку давала возможность уверенно закрепиться в подгруппе, а в последующем и обеспечить себе попадание на Олимпиаду-76. Победили наши, причем очень уверенно — 3:1. После этого советская сборная заняла 1-е место в подгруппе, норвежцы 2-е, а на 3-м обосновалась сборная Исландии.
В субботу, 30 августа, у хоккеиста столичной команды «Крылья Советов» из национальной сборной Вячеслава Анисина и фигуристки Ирины Черняевой родилась дочка, которую счастливые родители нарекли Мариной. В будущем, пойдя по стопам родителей, эта девочка станет знаменитой фигуристкой. Правда, прославит, увы, не родину, а другую страну — Францию, от лица которой будет выступать на всех крупнейших соревнованиях. Что касается ее родителей, то они спустя несколько лет разведутся и создадут новые семьи. Но это будет много позже, а пока счастливей Вячеслава и Ирины в те августовские дни нет на свете людей.
В эти же дни молодой сотрудник контрразведки КГБ СССР Владимир Кузичкин был определен на учебу в Краснознаменный институт ПГУ (внешняя разведка), или, как его коротко называли сами чекисты, Школу 101. Отправка слушателей состоялась утром в воскресенье, 31 августа, от бассейна стадиона «Динамо». Погрузив прибывших в несколько автобусов, их повезли к месту назначения — окрестности деревни Юрлове Институт располагался за бетонным забором и представлял собой четырехэтажное здание из светлого кирпича. Направо располагалось второе похожее здание, соединенное с первым воздушным коридором на уровне второго этажа. Стоянка для машин, несколько теннисных кортов, цветы кругом — типичный подмосковный дом отдыха. С каждым из прибывших лично переговорил начальник Школы 101 генерал Волосов. Кузичкина он продержал около двадцати минут. Объяснил ему некоторые правила. К примеру, для развития у слушателей чувства конспирации и по соображениям безопасности на срок обучения им меняли фамилии, оставляя своими только имя и отчество. Кузичкин отныне стал Корсаковым. Срок обучения в школе — один год. Слушатели жили в ней всю неделю, а уходить с территории разрешалось только со второй половины дня субботы до семи часов утра понедельника. В комнатах слушатели проживали по двое, причем в каждой комнате была установлена легальная подслушка — слушателей предупредили, чтобы они ни в коем случае не выключали радио из трансляционной сети.
В тот же день 31 августа по всей стране торжественно отмечалась круглая дата — 40 Лет со дня рекорда, установленного шахтером Алексеем Стахановым, за смену вырубившим отбойным молотком 102 тонны угля, превысив установленную норму в 14 раз. Все центральные газеты еще за несколько дней до круглой даты были полны материалов об этом рекорде, но ни одна из них не написала горькой правды о нынешнем житье-бытье прославленного шахтера. А ведь Стаханов тогда находился… в Донецкой областной психушке. Однако об этом знал лишь узкий круг особо доверенных лиц, включая первого секретаря обкома и персонал больницы.
Говорят, любимым занятием Стаханова в больнице было имитировать собственные выступления на пленумах и заседаниях. А поскольку к тому времени он потерял речь, эти выступления были молчаливыми. Обычно Стаханов брал стул, ставил его как трибуну и начинал яростно жестикулировать, как будто произносил пламенную речь. Еще у него была красная папка, с которой он никогда не расставался. В хорошую погоду герой-шахтер брал ее под мышку и, выйдя на улицу, ждал персональную «Волгу», которая, по его разумению, должна была отвезти его на важное партийное мероприятие. Но машина практически никогда не приезжала, Стаханов возвращался в палату расстроенный. Но в дни 40-летия со дня его рекорда «Волга» за героем все-таки пришла, поскольку обойтись без Стаханова в те дни никак было нельзя. Правда, областным руководителям пришлось изрядно повозиться, чтобы это явление Стаханова народу не закончилось разоблачением его болезни. Вот как об этом рассказывают С. Тимченко и Н. Сытый: