Знакомая улица, знакомый дом, обшарпанная дверь черного хода, все тот же запах и полумрак. Все родное и до боли знакомое.
Чердачная дверь открыта. Из щели пробивался тусклый свет. Он вошел.
Бомжи трапезничали. Знакомые все лица.
Варя, Максимыч и Данила Петрович.
— Пустите блудного сына к очагу?
Наступила долгая пауза. Наконец его узнали.
— Пашенька! — воскликнула Варя.
— Значит, и тебя Змей кинул? — спросил Максимыч.
— И вас обманули? — удивился Слепцов.
— Да черт с ним. Мы хоть что-то заработали. А ведь ты свои отдал.
— Ворованные.
— Не важно. Костяха вовсе куклу получил, — возмутился профессор.
— Где он?
— На кармане попался, — с грустью сказала Варя. — В колонию загребли. Да ты присаживайся. Поди проголодался.
С чего начал, к тому вернулся. Вот она какая, свобода!
Павлу стало легче.
— А выпить найдется?
— Конечно. Мы же народ зажиточный.
Налили водки. Выпили.
— Выходит, Змей всех одурачил?
— В квартирах ничего не было. Пустые. Мы ждали, как дураки. Через месяц хозяева всех выкинули на улицу, — рассказывал профессор. — Потянулись сюда. Так и собрались. Участковому заплатили, теперь нас не дергают. А тут я месяца два назад одному хмырю телевизор чинил. В этот момент криминальную сводку показывали. Труп на свалке нашли. Одет, как олигарх. Смотрю, наш Змей на помойке валяется. Крысы нос отгрызли. Собаке собачья смерть. Грешно так говорить, но я порадовался. Не принесли ему счастья чужие денежки. Слишком много о себе мнил. На воровской общак руку поднял.
— И ты поверил? — усмехнулась Варя.
— Хватит вам о Змее говорить, — восстал Максимыч. — О покойнике либо хорошо, либо ничего.
— Значит, ничего, — согласился профессор.
— Зато у нас теперь Паша есть. Все веселее, — радовалась Варя.
— Конечно, — согласился Максимыч. — Поживем недельку, и вдруг — бац! Паша приходит под утро и мешок денег на ящик ставит. «Вот, ребята. Переночевал в гипермаркете и получил приз за выносливость».
Все рассмеялись. И отчего люди радуются? Много ли человеку надо? Главное — понимание, скажут некоторые.
Они друг друга понимали.
У каждого из обитателей чердака остались деньги. Нужды не испытывали, но без дела сидеть не могли. Варя продолжала копаться в помойках, Данила Петрович ломать и чинить телеантенны, а Максимыч купил себе старенькую «четверку» и развозил продукты по магазинам. Подворовывал, разумеется, но скорее по привычке, так как денег им хватало.
Пашу не беспокоили. После того как он рассказал им свою историю и сказал, что хочет написать книгу, все в один голос с этим согласились. Ему купили бумагу, дорогую авторучку с золотым пером, и он целыми днями не выходил на улицу. Пристроившись у слухового окошка на раскладном стульчике, Павел Михайлович Слепцов создавал новый шедевр. Первую часть своего романа «Падение в ад» он написал в психушке тюремного типа, вторую заканчивал на чердаке. Не очень, мягко говоря, комфортные условия, но они его не смущали. Ни одну книгу он не писал с таким азартом и знанием материала. Забывал о еде и времени.
Когда компания собиралась вместе после трудового дня, все ужинали и слушали новые главы, написанные задень. Чтение заканчивалось бурными овациями.
Пашу зауважали. Теперь его называли Пал Михалыч. Так его называли раньше, пока он не свалился с проторенной дорожки в кювет.
Книга была написана за две недели, и он начал составлять план первой части, делая наброски на отдельных листочках.
Так обитатели ночлежки узнали, кем в миру был их сосед по несчастью — знаменитый автор криминальных драм Павел Слепцов.
— Когда же будем издавать твою книгу? — спросила Варя.
Слепцов подумал и сказал:
— На первую часть уйдет больше времени. Повторить уже написанное я не смогу. Провалы в памяти. По горячим следам писать проще. Сделать хуже не трудно, но зачем? Надо сосредоточиться. А сейчас можно прозондировать почву. Поговорить с одним редактором, которому я доверяю.
— Опять станешь богатым, Пал Михалыч? — спросил профессор.
— Трудно сказать. Гонорар небольшой. Все будет зависеть от тиражей. Читатели меня уже забыли. Нужна постоянная подпитка. Костер хорошо горит, когда в него подбрасывают поленья, и постепенно затухает, если не следить за пламенем. То же самое касается авторов. Появляются новые книги на прилавках — автор востребован. Нет — о нем забывают. Восстанавливать авторитет сложнее, чем потерять его.
Макимыч достал из кармана покетбук в мягкой обложке.
— Это же твоя книга. Павел Слепцов «Конец млечного пути». Я специально зашел в книжный магазин и купил. Читаю в машине, пока стою в очереди на склад. О тебе не забыли. В разделе новинки стоят еще две твои книги. Сейчас вспомню. Ах да! Одна называется «Ангельские глазки», а вторая «Ангельский голосок». Над ними висит рекламный плакат с портретами Галины Приваловой и Вадима Лодзинского. Надеюсь, всем понятно, о ком идет речь?
— Еще бы, — покачал головой Данила Петрович.
— Где этот магазин? — спросил Слепцов.
— Далековато, но какие проблемы. Машина внизу. Хочешь, я тебя отвезу. Сам-то я покупать их не стал. Твердый переплет в кармане не помещается.
Слепцов загорелся.
— Поехали. Я хочу видеть эти книги собственными глазами.
— Без проблем.
Они вышли на улицу. У Павла горели глаза. Бежевая «четверка» с проржавевшими порогами стояла в десяти метрах от черного хода.
— Вот мой железный конь. Я купил ее сразу, как только Змей выдал нам деньги. А потом поехал в пустую квартиру за мешком с валютой. Как же мы лоханулись со Змеем.
— Оно и к лучшему. Не то на помойке нашли бы не один труп. Он свое получил.
— Прошу, Пал Михалыч. Несолидно, конечно, катать знаменитость на такой развалюхе. Но еще не вечер. Это не «Ламборджини», но колеса крутятся.
У Павла екнуло сердце.
— А что ты можешь знать о «Ламборджини», Максимыч? Даже для Москвы такая тачка редкость. Десятка не наберется.
— Много знаю. Даже руками трогал. Сказочная игрушка. Хозяйка у нее тоже баба классная, будто с обложки сошла.
Слепцов замер на месте.
— Шатенка с длинными волосами и носит темные очки?
— А ты откуда знаешь?
— Машина ярко-красного цвета?
— Точно.
— Где и когда ты ее видел?
— Она стоит во дворе возле престижного дома. Напротив продуктового склада. Однажды видел, как красотка вышла из подъезда этого дома и села в машину. Она там живет. Иногда ее возит шофер. А иногда она сама садится за руль.
— Почему ты решил, что он ее шофер?
— Костолом, на морде написано. Выходит из подъезда первым, осматривается, потом выходит она. Он ей дверцу открывает. Под машину заглядывает на предмет взрывного устройства. Телохранитель-профессионал. Банкирша, наверное.
— Вот что, Максимыч. Книжный магазин подождет. Отвези меня в тот двор.
— Ты ее знаешь?
— Это моя жена.
Максимыч состроил непонятную гримасу на лице. То ли не поверил, то ли обалдел.
Машина завелась с полоборота.
— Отладил свою лошадку. Бегает, как резвая лань. На иномарку не сменю.
Павел смотрел в окно, разглядывая Москву, как иностранный турист. Никогда раньше он не задумывался о том, что может значить для человека город, в котором он вырос и прожил всю жизнь. Каждый камень о чем-то напоминал.
Максимыч прекрасно ориентировался в городе, петлял по узким улочкам, выскакивая на площади, срезал углы и наконец они приехали на место.
Большой двор на Калужской площади. Престижный сталинский дом, дорогие иномарки. Машин много, но одна выделялась особенно.
— Вот она, Паша. Сказка!
— Притормози где-нибудь поблизости. Немного постоим.
Они остановились метрах в двадцати.
Павел закурил, не отрывая взгляда от машины.
— Ты веришь в судьбу, Максимыч?
— Не очень. Уж больно часто она бьет меня по мордасам. Я этого не заслужил.
— А я заслужил. Когда-то хотел убить эту женщину. Смог бы или нет, не знаю. Она не дала мне этого сделать. Любовь убить нельзя. После того как она от меня ушла, моя жизнь кончилась, перейдя в фазу жалкого существования. Ничем не интересовался, ничего не писал, ослеп, оглох и не различал цветов. Видел все в черных или серых топах. Люди — мазохисты. Делают глупости, чтобы потом о них сожалеть всю жизнь или искать себе оправдание. Поджелудочная железа вырабатывает инсулин, а совесть фермент оправданий. Я превратился в профессионального адвоката. На любое обвинение в свой адрес имею тысячу оправданий. В итоге в моих поступках виноваты все, кроме меня. За последний год весь фермент выработался. Глянув на себя со стороны, я понял, что из меня получился обычный преступник. Пожалуй, на данный момент в уголовном кодексе не найдется ни одной статьи, по которой меня нельзя обвинить. Полный букет собрал. Пышный, цветущий и весьма пахучий.