Это хрипит с полу полупридушенный Кондратьевым Коршун. Майор, думая, что раз противник вступил в переговоры, то уже драться не будет, несколько ослабляет захват и тут же огребает кулаком в живот. Ну любит Коршунов это дело! Чуть что — кулаком в пузо. Но Кондрат — не я. Коршунову опять становится не до разговоров, и я переключаю свой гнев обратно на Стрельникова.
— Вы же все крутые ребята. Настоящие мужики. Каменные лица, стальные яйца. Подумаешь, какая-то то ли дура, то ли сука, то ли курица безмозглая перед носом крутится. Мы ей рассказывать ничего не будем. Зачем? Все равно ничего не поймет. Да и к чему ей вообще понимать, почему ее убить хотят? Зачем знать, за что убили того сероглазого, который вам всем вроде как друг, но никто из вас даже не явился в больницу, чтобы его вещи забрать…
Внезапно понимаю, что мужики мои замерли. Причем все трое теперь пялятся на меня с одинаковым выражением на лицах. И Стрельников из кресла, и Коршун и Кондратом с пола.
Наконец Стрельников страдальчески прикрывает глаза ладонью.
— Бля-я-я… Они у нее. Они как и ключ все это время были у нее, твою мать! Я мог бы догадаться! Я должен был понять, что та метелка крашеная в больнице мне соврала: мол, вещички вашего Андрея сожгли в крематории вместе с ним. Гнида!!! Видел же, что она нервничает…
Кондрат, стряхнув с себя руки Коршуна, который по инерции все еще продолжает держать его за грудки, встает с пола, перешагивает приятеля и делает несмелый шажок ко мне.
— Ты ведь их не выкинула, голуба-душа?
Чуть ли не бегом пересекаем улицу и оказываемся у меня дома. Вещи Андрея все в том же мешке для мусора лежат в кладовке среди прочего дорогого мне хлама. С тех самых пор, как я перевезла их сюда из Москвы, обыскав и не найдя ничего интересного. О чем и сообщаю мужикам. Они только отмахиваются.
Вываленные на пол заскорузлые от засохшей крови тряпки выглядят ужасно. Я отворачиваюсь, а когда нахожу в себе силы взглянуть вновь, вижу, как Коршунов одним движеньем выдергивает из мятых брюк ремень, как-то странно зажимает в пальцах пряжку, и она вдруг щелкнув раскрывается…
Что там такое не вижу, но лица у всех троих делаются такие! Молчат, смотрят друг на друга так, словно научились разговаривать, обмениваясь одними только мыслями. Первым вслух произносит что-то Коршунов. Но и эта фраза лично мне ничего не объясняет:
— Мне надо ехать, мужики. Вы уж тут…
Короткий взгляд в мою сторону. Если можно было бы придушить вот так на расстоянии, только силой эмоций, я бы уже валялась на полу с выпученными глазами и вывалившимся изо рта черным языком. Как всегда слишком богатое воображение подводит. Меня начинает колотить. Коршунов уходит, намотав на кулак ремень сероглазого, а Кондрат наконец-то обнимает меня. В смысле Кондратьев.
— Пойдем…
Мы вновь пересекаем улицу и возвращаемся в дом Коршунова. Я падаю в кресло. Все тот же Кондрат (кстати, как его зовут? Звание знаю, фамилию знаю, а вот имя…) с неожиданной заботливостью подносит мне стакан воды. Глотаю… и начинаю судорожно кашлять, вытаращившись полными слез глазами перед собой. Это не вода, а водка! Сиплю:
— Хоть предупредил бы!
— Пей.
Это я вчера уже слышала и хорошо помню чем дело кончилось. Отставляю водку в сторону.
— Что там было, в этой пряжке?
— Много будешь знать, скоро состаришься.
Это опять Кондратьев. А Стрельников о своем.
— И как ты жива-то до сих пор с таким талантом влипать во все неприятности, какие только есть?
— Да ни во что я не влипаю! Если только во сне или в историях, которые придумываю. В первый раз вот. И сразу так… Не знаю, просто понравился мне этот парень, Андрей ваш. Как объяснить?.. Зацепил. Притягивал словно магнитом. И знать его не знала, а чувствовала, что человек хороший. И уж так мне его жалко было! Убивалась, как по самому близкому. А вы всё — сука, дрянь, из-за тебя…
Дальше уже почти шепчу:
— И кулаком в живот…
Машу рукой и отворачиваюсь.
— Это ее Коршун что ль?
Кондрат интересуется. Стрельников в ответ только морщится.
— Он. Как узнал, что ключ, из-за которого Андрюху убили, у нее был, так и сорвался.
— Дела…
Тяжелые шаги. Кондрат присаживается рядом с моим креслом на корточки, кладет руку на плечо.
— Не реви.
— Я не реву.
— Нет, ревешь. Только внутри. А это еще хуже. Андрюха и правда был отличным парнем. Его все любили. Такой вот дар у человека был. Тянулись к нему люди, как цветы к солнышку… Все рассказывали, как родной маме…
— В такой роли вы его и использовали…
Молчит. Даже руку с плеча убрал.